Энди Макнаб - Браво-Два-Ноль

Больше того, с этими ребятами определенно можно было установить отношения — это обстоятельство могло помочь мне в дальнейшем. Для них мир вокруг не был черно-белым, как я ожидал: они хорошие, а я плохой. Нет, оказалось, у нас с ними нашлись общие интересы, которые мы начинали исследовать. Пока что нас объединял футбол. Мы разговаривали, все задавали вопросы и отвечали: я уже не был ведром, в которое выливали бесконечные разглагольствования, ругань и злые вопросы. Взаимоотношения, какими бы хрупкими они ни были, можно установить всегда, и в том положении, в каком я сейчас находился, это было только к лучшему. Я уже смог добиться того, чтобы мне принесли воды, и сейчас в разговоре лидирующая роль принадлежала мне. Что ж, нет ничего плохого в оптимизме.

Меня не покидала мысль, что, возможно, молодые солдаты относятся ко мне дружелюбно, потому что с допросами покончено. Я пытался смотреть на все в оптимистичном ключе, однако на самом деле надо, наоборот, смотреть на все в пессимистичном ключе, рассматривать худшие сценарии, потому что все остальное будет неожиданной премией. В конечном счете эти солдаты — просто молодые ребята. Мы с Динджером — новички у них в городе, новые вещи, к которым нужно присмотреться, новые игрушки, ребята-европейцы. Не исключено, что они смотрят на нас с Динджером с благоговейным восхищением, как на нечто такое, о чем в старости можно будет рассказывать внукам. И вот они насмотрелись на нас, поговорили с нами, поиздевались над нами, и им стало скучно. У них на лицах появилось выражение усталости, возможно, обусловленное теплом обогревателя и бурными событиями дня. Засунув автоматы под кровати, они стали дружно клевать носами.

У меня в голове снова закружились мысли о побеге. От наручников мне не освободиться, но если это все же произойдет, что мне делать? Передушить всех троих и бежать? Такие вещи просто не происходят. Это чистой воды фантастика, которая бывает только в кино. Как можно убить первого без того, чтобы не услышал третий?

Моя рука была прочно прикована к стене. Освободиться я не мог. Со своего места я не мог ни до чего дотянуться. Мне придется ждать, когда меня переправят дальше по цепочке, — быть может, тогда представится возможность.

Мое положение вселяло в меня все большее спокойствие. Да, меня захватили в плен, мне пришлось пройти через драматичную первую стадию, но вот теперь я сижу в теплой комнате, в обществе тех, кто не лупит меня изо всех сил. Вечно так продолжаться не будет, но если не считать боль в запястье, я устроился довольно удобно. У этих солдат нет никакого желания меня дубасить, они хотят лишь говорить о Бобби Чарльтоне и Газзе. Мне хотелось надеяться — хотя я понимал, что это бесполезно, — что, возможно, вот это и ждет меня впереди: мной насытились, и теперь меня будут просто держать в качестве живого щита.

Наступила ночь. Моя рука болела все сильнее и сильнее. Я пытался прогнать мысли о боли, снова сосредоточившись на различных планах побега, оценивая их плюсы и минусы.

В уголок окна мне был виден кусочек ночного неба, усыпанного звездами. Ночь стояла ясная, чистая. Я снова перевел взгляд на спящих солдат.

Если мне удастся освободиться, смогу ли я добраться до Динджера? Где он? Я полагал, он находится где-то на территории лагеря, но где именно? В соседней комнате? Я не слышал ни звука. Дальше вдоль крытого прохода? Я пришел к заключению, что если мне представится возможность, я ею обязательно воспользуюсь, но перед тем как бежать, обязательно попытаюсь разыскать Динджера. Я был уверен, что он думает то же самое, как настоящий боевой товарищ. Имеет ли смысл ждать, когда мы окажемся вместе? Нет, я ухвачусь за первый подвернувшийся шанс. Итак — что мне делать в первую очередь? Как узнать, где Динджер? Идти вдоль казармы, заглядывая в окна, или позвать его криком? А что если его охранники не спят?

Нужно всегда иметь готовый план с различными вариантами продолжения. Колебание смертельно. Я постараюсь по возможности никому не показываться на глаза — еще один образчик чистого сумасшествия от Голливуда. В кино враги нападают на героя по одному, так, что он чисто и аккуратно расправляется с ними, словно с утками в тире на ярмарочном аттракционе. В реальной жизни все наваливаются одновременно и мгновенно превращают тебя в месиво. Я буду действовать как можно более скрытно: выберусь, раздобуду оружие, освобожу Динджера, найду машину. Все проще простого! И это в обнесенном стеной гарнизоне, полном солдат, при том что у меня в лучшем случае будет магазин с тридцатью патронами.

Оказавшись за пределами гарнизона, нам надо будет просто двигаться на запад. Пешком или на машине? Через город или напрямую через поля? Дорога от мостка через канаву, у которого меня схватили, до гарнизона была очень недолгой: мы по-прежнему находились в непосредственной близости от Сирии. После следующего переезда мы обязательно окажемся в более надежном месте, дальше от границы.

Незаметно для себя я задремал и проснулся от боли. У меня раскалывалась голова, ныло все тело. Мне пришлось высморкаться, освобождая нос от спекшейся крови и слизи.

Вдалеке послышались шум подъехавших машин и гудки клаксонов. Большие гофрированные железные ворота распахнулись. По-прежнему было темно. За окном под навесом появились люди, освещающие себе дорогу керосиновыми лампами. Они громко разговаривали. Я ощутил укол тревоги. Что происходит? Я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Один из солдат, охранявших меня, проснулся и растолкал остальных. Они вскочили на ноги.

Пять или шесть человек, вошедших в комнату, были мне незнакомы. Я почувствовал себя совершенно беспомощным: маленький мальчишка, которого загнала в угол соперничающая шайка. Пришедшие обступили меня, освещенные мерцающими бликами обогревателя.

Когда мою руку освободили от стены, она уже давно прошла через стадию покалываний. Рука распухла и полностью онемела. Два человека подхватили меня под руки и подняли на ноги. Мне вручили мои ботинки, однако ноги у меня настолько распухли, что я не смог их натянуть. Я взял ботинки так, как держит сумочку старушка, — прижимая их к груди. Я ни за что на свете не хотел больше с ними расставаться: у меня не было никакого желания провести остаток дней босиком.

Меня повели на улицу. Я преувеличенно стонал и охал, показывая, как мне больно. Наверное, я выглядел полным кретином. Солдаты насмешливо цокали языком, глядя на меня. Один с деланной озабоченностью заявил:

— Нас очень беспокоит твое состояние.

Холодный воздух ударил меня упругой стеной. Он был освежающий, бодрящий, но я бы предпочел оставаться в теплой тетушкиной комнате. Меня охватила дрожь. Ночь стояла прекрасная, ясная. Если нам удастся бежать, мы без труда найдем дорогу на запад.