Р. Моррис - Благородный топор. Петербургская мистерия

— Почему бы и нет. Хотя кто знает. Знаете ли, Порфирий Петрович, я сейчас крайне…

— Никогда не забуду, чему они меня учили.

— Что ж, значит, учение не прошло даром.

— Да я больше о нравственном.

— И я о том же. — Судя по натянутой улыбке, беседа Осипа Максимовича начинала тяготить.

— Вы вот в душу верите, Осип Максимович?

— Вы же знаете, что я верующий.

— Да? Тогда мне за вас боязно.

— Напрасно.

— А вот мой друг Павел Павлович Виргинский, например, утверждает, что ни в какую душу не верит.

— Весьма странно, что вы эдакого человека другом называете.

— Вот как? Отчего же?

— О-о. — Осип Максимович откинулся в кресле. — Мне о господине Виргинском много что известно. Например, о его пристрастии к опию. И привычке красть у людей вещи, отдавая их затем в заклад. И о насквозь богохульном контракте, что он на пьяную голову подписал с Горянщиковым.

— В самом деле?

— В самом деле. Мне Горянщиков его показывал.

— Интереснейший документ, не правда ли?

— Такой человек на что угодно способен.

— Это почему же?

— Да потому, что у него действительно нет души. Он заложил ее другому. Впрочем, такому же безбожнику.

— Но если вы не верите в существование души — как, скажем, Виргинский, — то логически получается, что вы не верите и в силу контракта, — рассудил Порфирий Петрович. — И бумага эта совершенно не имеет смысла. Смысл она имеет лишь для того, кто верует. В душу, я имею в виду.

— Думаю, вы правы.

— Как, кстати, поживает Анна Александровна? — неожиданно спросил Порфирий Петрович.

— Очень даже неплохо. — Осип Максимович снял очки и даже улыбнулся. — Мы же, знаете, думаем с ней пожениться. Вот уж и помолвка объявлена, как раз на Новый год.

— Ах вот оно что. — Следователь вздохнул. — Что ж. Теперь я вижу, что за всем этим стоите именно вы. Вы все и совершили. Убрали всех поочередно. Вначале Горянщикова. За ним Тихона, потом Говорова. А там и Лилю с Зоей Николаевной. Даже Вероньку не пощадили. Всех на тот свет отправили, душевнейший Осип Максимович. Я лишь раздумывал о мотиве убийства, ан вы мне его сами и изложили.

Осип Максимович сидел с совершенно непроницаемым видом, даже удивления на лице не изобразив.

— Вздор, — фыркнул он, водружая очки на переносицу. — А впрочем, скажите, как у вас сложилась эта нелепая версия? Любопытно.

— Извольте. Начнем с Тихона.

— Почему именно с него?

— Потому что он и положил начало моим подозрениям. Ведь он не сам повесился. Кто-то ему в этом поспособствовал. Воротник его шинели был пропитан машинным маслом. Откуда, казалось бы? Это я понял, когда наведался сюда в первый раз. Тут у вас в первом этаже, оказывается, лавка механических изделий. Так и есть! Кто-то, должно быть, вздернул его, тяжеленного, с помощью тали. Проще говоря, блока со шкивом. А потому веревку с петлей вы вначале обмотали вокруг сука, а через ту петлю продели еще одну веревку, один конец которой прикреплен был к тали, принайтовленной для верности к соседней березе. Другим концом вы обвязали Тихона вокруг пояса. Он, кстати, на тот момент все еще был жив, хотя и умирал уже от отравленной водки, которую вы ему подсунули. То, что он был еще жив, мы установили по опоясывающему его характерному рубцу. Возможно, вы тогда уже накинули Тихону на шею удавку, но еще не затянули. И когда подняли его на достаточную высоту, то обвязали ее вокруг сука. Затем обмотанный вокруг Тихона конец вы развязали, а ту веревку с петлей попросту перерубили его же топором. На коре от этого осталась зарубка, которая, надо признаться, некоторое время сбивала нас с толку. И вот наконец Тихон, даром что мертвый, висит, как положено удавленнику. Кровь у него к тому моменту уже перестала циркулировать, потому на шее не осталось кровоподтека, свойственного обычным повешенным.

— Но вы не объяснили, зачем мне вообще понадобилось, как вы выразились, вешать бедного Тихона.

— А вам, кстати, не столько его смерть была нужна, сколько смерть Горянщикова. Тихон — это так, для отвода глаз, чтоб было на кого свалить вину. Сам бы он, разумеется, на это не пошел. Вот вы и сымитировали картину самоубийства: дескать, совесть заела от убийства несчастного Степан Сергеича.

— Интересный вымысел. А я, надо сказать, люблю собирать интересные теории. Они меня занимают. Так что я вас вначале выслушаю, и лишь затем начну опровергать.

— Как вам угодно, — кивнул Порфирий Петрович. — Умертвить Горянищикова вы хотели потому, что он знал одну вашу тайну. А впрочем, почему одну — их было несколько. Первая состояла в том, что вы, Осип Максимович, как бы едины в двух лицах — и как «Афина» и как «Приап». То есть издаете разом и почтенные философские труды, и грязные порнографические историйки. Горянщиков это знал, поскольку был задействован у вас и в том и в другом лице. Об этом свидетельствует одна из цитат, которую он самопроизвольно внес в перевод философского текста: «И да разве не возлежал Алкивиад с Сократом под одним плащом, и не держал в похотливых своих объятиях сего благого мужа?» «Алкивиад», стало быть, — это псевдоним Горянщикова в переводах порнографии, а Сократ — просто одно из почтенных имен, фигурирующих в изданиях «Афины».

— Ну полно. Меня весь этот нонсенс, признаться, порядком утомил. Так что давайте взглянем на факты. Убийцей Тихона или Горяншикова, Порфирий Петрович, я не могу являться уже потому, что я на тот момент находился за полтыщи верст отсюда, в Оптиной пустыни. Если б вы как-то потрудились проверить мое алиби, то не тратили бы сейчас понапрасну время, излагая мне все эти нелепые и совершенно необоснованные доводы.

— А я, кстати, как раз потрудился. У меня всегда вызывают подозрение люди, стремящиеся обеспечить себе алиби прежде, чем их в чем-либо обвинят — как вас, в данном случае. А потому человек от следственного управления в Калуге был своевременно отряжен на аудиенцию с отцом Амвросием, царствие ему небесное. И по счастью, был им принят и все от него узнал, прежде чем тот преставился.

— Вот как? В этом не было никакой необходимости. Достаточно было просто свериться с книгой учета паломников в обители. Зачем было беспокоить святого старца.

— А мне, знаете, хотелось услышать это именно из уст отца Амвросия. В конце концов, почитаемый старец был вашим наставником по семинарии, не так ли?

— И что? — спросил Осип Максимович несколько севшим голосом.

— По счастью, посланный нами за сведениями человек отнесся к своим обязанностям самым тщательным образом. И все, что узнал от отца Амвросия, передал нам дословно.

— Что же именно?

— Что «был кто-то под таким именем».

— Ну вот, сами видите.

— А вам не кажется, что фраза эта кое на что намекает? Лично мне она намекает, что он ожидал увидеть иного Осипа Симонова, а не того, что предстал перед ним. Уж во всяком случае, старик наставник не удостоил бы такой уничижительной фразы своего бывшего воспитанника.