Борис Терехов - Помойник

— Ты сдурел, Володя!

— Нет. Пойми, для меня это очень важно.

— Я бы не советовала тебе туда ходить. Это всего лишь твоя блажь, — сухо произнесла Юля, барабаня пальцами по прилавку. — Ты хочешь узнать, что случилось с Крохлей?

— Да.

— Послушай, в конце концов, в нашем магазине рано или поздно это станет известно. Кто-нибудь придет к нам и все расскажет. Совсем не обязательно идти самому для этого на полигон.

— Может быть. Но до сих пор почему-то никто не пришел в ваш магазин и не рассказал, что явилось истинной причиной смерти моего дяди, — напомнил я.

— Все и так ясно. Это был обычный несчастный случай.

— А более подробно?

— Я не знаю.

— Видишь, а говоришь, что в вашем магазине все становится известным, — упрекнул я ее. — Юля у меня к тебе просьба. Подскажи, где мне найти на свалке Кастру?

— Не нравится мне твоя затея, — вздохнув, заметила она. — Решительно не нравится. Сидел бы ты лучше дома. Фрю бы свою ублажал. Зачем тебе, извини за выражение, соваться на полигон? Ну, хочешь, я обо всем расспрошу Кастру, когда она в следующий раз придет в наш магазин? Посулю ей бутылку водки — и она от меня ничего не утаит. После все передам тебе. Или ты сомневаешься в моих умственных способностях?

— Я в них и не сомневаюсь.

— Сомневаешься, Володя, ох, сомневаешься. Думаешь, что я не справлюсь?

Вариант, предложенный Юлей, был заманчивым. Главное же, безопасным и не хлопотным. Но я боялся, что она не сумеет в точности пересказать все слова Кастры. Опять же, пройдет какое-то время, а вместе с ним у той пройдет острота и свежесть впечатлений. Потускнеют и забудутся важные детали, а некоторые под влиянием винных паров и вовсе сотрутся в памяти бомжихи.

— Юля, благодарю за твою заботу. Но мне все же нужно самому побывать на свалке.

— Наверное, ты считаешь, что между гибелью Крохли и Виктора есть что-то общее? — помедлив, спросила она. — Что ж, не берусь судить. Но я не понимаю, зачем тебе впутываться не в свое дело?

— Почему не в свое дело? Оно — мое. Погиб же не только Крохля, но и мой дядя.

— Прошу, не лезь ты в эту темную историю. Любопытство до добра никогда не доводит.

— Посмотрим, до чего оно доводит, — сказал я. — Итак, где мне искать Кастру?

— Упертый ты, Володя, просто сил нет, — покачав головой, произнесла Юля. — Я думаю, что Кастра сейчас не на свалке. Сегодня ей не до сортировки мусора. Наверное, она в подлеске. Это недалеко от восточной оконечности полигона. В подлеске у них с Крохлей есть хижина. Там у бомжей нечто вроде поселения. Есть даже определенное место для захоронения своих покойников. Конечно, не всех. Самых уважаемых. Которых есть, кому хоронить.

— Ну и ну. Почти как Новодевичье кладбище в Москве.

— Вот-вот. Примерно. Вероятнее всего, Кастра сейчас где-то в тех краях.

— Данке шон, — поблагодарил я Юлю.

— Битте шон. Но не за что. Только будь там осторожнее, — напутствовала меня рыжеволосая продавщица.

— Я сама осторожность.

— Что-то мне не верится.

После нашего разговора с Юлей я, нигде больше не задерживаясь, сразу отправился домой.

У себя в квартире, наученный опытом, я переоделся в старый дядин ватник, натянул потертые джинсы и резиновые сапоги. В довершение нахлобучил на голову меховую кроличью шапку. Все эти вещи Татьяна обнаружила на антресолях в ходе одной из своих сумбурных приборок. Там вообще хранилось множество разного добра, припасенного, очевидно, моим родственником специально для меня.

Я примерно представлял, где искать «те края», о которых упоминала Юля, и поэтому относительно быстро их нашел. Восточную оконечность полигона до подлеска отделяло неровное поле в комьях рыжеватой глины и истоптанное вдоль и поперек следами обитателей свалки.

В подлеске росли молодые стройные сосны и березы. Кое-где попадались пушистые аккуратненькие ели, способные украсить собой новогодние праздники в любой городской квартире. Но праздники эти миновали, и пока они могли не бояться быть срубленными на радость детишкам под самый корешок.

По всему чувствовалось, что места это были грибные. Так и хотелось придти сюда летом или осенью с лукошком за белыми, подосиновиками и подберезовиками. Впрочем, есть грибы, собранные здесь, я бы ни за что не отважился. Подлесок был загрязнен и загажен сверх всякой меры. Повсюду виделись ничем не прикрытые следы человеческой жизнедеятельности.

В глубине подлеска, где деревья росли гуще, располагались разрозненные шалаши бомжей. Они были грубо сколочены из досок, листов фанеры и другого, порой самого немыслимого материала. Из крыш шалашей под различными углами торчали закопченные трубы печей-буржуек. Постройкой собственного жилища занимались явно не специалисты, и относились они к этому делу более чем прохладно и наплевательски.

Кастру я увидел возле шестого или седьмого такого жилища.

Она сидела на древнем продавленном канапе, под деревом, с живописно развешенным на его сучьях постиранным нижним женским бельем. Оно красиво развевалось и колыхалось на ветру. Точь-в-точь как флажки расцвечивания на мачте боевого корабля во время военно-морского парада.

Строение, принадлежавшее Кастре, было, пожалуй, наиболее прочным и приличным из всех тех, что встретились мне до сих пор в подлеске. Оно имело местами бревенчатые стены, накладную дверь, обитую худым дерматином, маленькое застекленное оконце и крышу из рифленого железа. Поэтому заслуживало гордого названия хибары.

Правда, я не сразу узнал бойкую подругу Крохли в этом сгорбленном бесполом существе в расстегнутом пальто крысиных тонов. Лишь после того, как она подняла свое зареванное лицо и посмотрела на меня мутноватыми глазами.

Выглядела Кастра хуже некуда. Оказывается, что в прошлое наше свидание она была просто эталоном женской красоты, разумеется, по здешним меркам. Сейчас же из-под платка, съехавшего на сторону, выбивались сальные свалявшиеся пряди волос. Веки покраснели и вздулись. Воспаленные потрескавшиеся губы кривились в горестной улыбке. Из приплюснутого носа текло и капало, и она постоянно им шмыгала и утирала его рукавом пальто.

— Здравствуй, Кастра! В общем, прими мои соболезнования, — сказал я, останавливаясь в отдалении.

— Ты кто?

— Володя.

— Какой еще Володя?

— Бугримов.

— Какой еще Бугримов?

— Да Володя Бугримов. Я — племянник вашего бывшего Головы, — напомнил я.

— Вовка, ты, что ль? Как же, я не забыла. Чего притащился? Опять гуляешь? — не без укора спросила она.

Вместо ответа я подошел к Кастре и протянул ей целлофановый пакет с двумя бутылками водки и куском сырокопченой колбасы, купленными в магазине. Затем, отступив назад, осторожно примостился на стволе поваленной березы. Ствол покоился на двух деревянных подставках и служил чем-то вроде скамьи.