Борис Терехов - Помойник

— Это он не о тебе, Таня, — поспешил заметить я.

— Верно, Володя. Я не о ней. Шалава и профура — это Юлька с Викой, — нашелся Гера. — А ты, Танюш, во всех отношениях порядочная и положительная женщина.

— Тактичная, воспитанная, интеллигентная. С настоящим талантом. Дикторша на вещевом рынке. Хоть и бывшая, — добавил я и попросил: — Только впредь давай сдерживайся. Не лезь сразу в бутылку.

— Ты сам лучше держи себя в узде, — хмыкнув, посоветовала Татьяна.

— Я всегда держу себя в узде.

— Не всегда.

— Ошибаешься, всегда.

Гера, поморщившись, демонстративно махнул на нас рукой. Разбирайтесь, дескать, сами, без меня: кто есть кто. И выпил полную, до краев, рюмку самогона. Затем, словно поразился неприятной мыслью, внезапно помрачнел и пристально уставился на меня.

— Ты вот что, милый родственник, скажи мне: почему ты зажал деньги на выкуп Шуры? Выходит, что цветные бумажки тебе дороже жизни собственной сестры? По моему разумению, сволочной это поступок, — медленно и с нажимом произнес он.

— Гера, прошу, поверь, нет у меня денег. Я же тебе вчера об этом говорил. Ты прямо как Генка Кривонос. Он тоже с ослиным упрямством требует с меня дядин долг, — вздохнув, ответил я.

— Врешь, есть!

— Не вру. Это правда.

— Нет, честно слово, у нас никаких денег, — присоединилась ко мне Татьяна.

— А ты бывшая дикторша с рынка вообще молчи! Не встревай в мужской разговор! Не с тобой толкуют! — побагровев, заявил он и стукнул кулаком по столу так, что зазвенела посуда, стоявшая на нем.

— Тебе, Гера, наверное, моча ударила в голову! Все-то ты позабыл! — рассердившись, произнес я. — Это у вас, у тебя и Шуры, были деньги — двадцать тысяч долларов! Это вы их от меня утаили! Я же ничего не скрывал и не скрываю! Нет нужды! Ты меня перепутал с вами самими!

— Не двадцать тысяч, а двенадцать и рубли! — громко поправил он. — Да, мы их утаили, спрятали, заныкали! Называй, как хочешь! Но зато ты получил эту квартиру! Со всем добром и обстановкой! Разве тебе этого мало?!

— Спасибо, не мало. Я безмерно счастлив. Но повторяю русским языком, мы в ней ничего не находили.

— Не обманывай, находили! И никакие-нибудь жалкие двенадцать тысяч, а намного больше. Но ты их зажимаешь! Шура сидит там страдает у похитителей, а тебя жаба душит с ними расстаться! — брызгая слюной, проорал Гера, схватил меня за грудки и приблизил свое лицо к моему лицу. — Гони их немедленно! Не жмись!!

— Нечего мне давать — у меня, их нет! Понимаешь, нет! Они есть только в твоей фантазии! — ответил я, отцепляя его пальцы от своей рубашки. — Успокойся и не буянь. Вообще, иди-ка ты сейчас лучше отдохни.

— Да, в постельку, — поддакнула Татьяна. — Бай-бай.

— Фигушки вам! Никуда я не пойду! — распаляясь еще сильнее, заявил Гера.

— Ну и дурак! В таком состоянии Шуре ты ничем не поможешь, — заметил я.

— Очень даже помогу! Я сдеру с тебя деньги, чтоб ее освободить! Костьми лягу, а сдеру!

— Сиди тогда тут. Валяй ваньку, сколько твоей душе угодно. А мы пойдем, — сказал я, поднялся сам и поднял со стула Татьяну. Она не противилась, и покорно пошла впереди меня с кухни.

— Гоните деньги, сукины вы дети! — злобно крикнул нам вслед Гера.

— Нет их у нас! — бросил я ему через плечо.

— Не будь болваном, Гера. Откуда мы их тебе возьмем? — поддержала меня Татьяна.

— Что твоей бабе все неймется?! Что она, курица щипаная, встревает в наши денежные дела?! Укороти ей язык! Не то, обещаю, я сам это сделаю, — пригрозил он.

— Руки коротки! — с видимым удовольствием съехидничала Татьяна. — Сморчок!

— До твоего языка они дотянутся!

— Мечтать — не вредно!

— Гера, не неси пургу, и она не станет встревать, — посоветовал я, притормаживая в коридоре и поворачиваясь к нему. — Успокойся.

— Последний раз говорю тебе по-хорошему: дай деньги на выкуп Шуры, — потребовал он.

— Последний раз отвечаю тебе по-хорошему: нет у меня никаких денег, — сказал я.

— Значит, нет?!

— Нет!

И здесь во всей своей красе проявился скверный, вздорный характер мужа моей сестры, о котором я был так наслышан от Шуры.

Гера достал из-под стола пустую бутылку самогона и тщательно проверил, не сохранилось ли в ней чудом самогона. Чуда, увы, не произошло. Потом задумчиво подкинул бутылку на ладони, неторопливо прицелился и — со словами «держи, фашист, гранату» — запустил ею в меня. Но я сумел вовремя уклониться. Однако, просвистев мимо меня, она угодила донышком в висок Татьяне. Та сдавлено вскрикнула от боли и испуга и, обхватив голову руками, опустилась на коврик перед входной дверью. Вскоре из-под Татьяниной ладони показалась кровь. Она потекла тонкой струйкой по ее щеке и шее. И дальше, проникая под халат, на красный атласный бюстгальтер. Возможно, что и до самых трусов.

Ну и Гера! Тоже мне вольный стрелок Вильгельм Телль! Научился бы сначала бутылку, как предмет метания, держать в своих корявых лапах! Промазал в меня и вот, пожалуйста, — испортил девушке любимую носильную вещь.

Преисполненный праведным негодованием и не только за испачканный бюстгальтер, но и за кровоточащую рану на виске Татьяны, я решительно направился к Гере.

Он тотчас, как по команде, встал с места и сделал два-три шага мне навстречу. Вцепился пальцами обеих рук в мое горло и, пылая лютой злобой, принялся душить. У меня перехватило дыхание — я начал задыхаться и хрипеть. Длилось, правда, это не долго. После короткой ожесточенной борьбы, я сумел освободиться и резко, с силой, оттолкнул его от себя.

Словно пушинка, Гера отлетел назад, опрокинув при этом стол. Со стола с грохотом посыпались тарелки, рюмки, соленые помидоры, вареная картошка, пепельница с мокрыми окурками, початая пачка сигарет, зажигалка, чашки, вилки. Скатилась также моя банка с недопитым пивом и вторая бутылка с остатками самогона.

Гера гулко стукнулся спиной о кухонный пенал и с подогнутыми коленями присел на пол. Но, издав воинственный клич, тут же вскочил и со стальной вилкой, зажатой в кулаке, ринулся на меня. К счастью, его атака не удалась. В живот он мне не попал. Я же, отняв его вилку, крепко двинул ему по челюсти. Гера потерял равновесие и растянулся почти во всю ширину моей небольшой кухни.

Но его упорству можно было позавидовать. Придя немного в себя, он поднялся и бросился в новую атаку. Ну, просто натуральный камикадзе! История в точности, за исключением лишь отъема вилки, повторилась — я вторично уложил Геру на пол. Ничего удивительного. Я был моложе его, сильнее и, вдобавок, чуть ли не совершенно трезвый.

Нет, Шура бы не одобрила моего поведения. Наверняка бы отругала и поставила в угол. Стоял бы грыз ногти и смотрел в стену до самого прихода родителей. Но сейчас я об этом мало думал. Я готовился стукнуть Геру еще раз. Если, разумеется, он попытается опять меня атаковать.