Борис Терехов - Помойник

— Да не пойму я. Гулять меня не водят. Я сижу в какой-то комнате с занавешенными окнами, — ответила Шура. — Здесь плохо пахнет.

— Ясно. Протухло что-то. Тебе известно, как зовут твоих похитителей?

— Нет. Но я знаю… — в трубке послышались звуки непонятной возни и посторонние голоса. Затем «местоимение» строго произнес: — Ну, ты, Вова, наглеешь. Может, тебе еще наши паспортные данные дать?

— Не повредило бы.

— Я смотрю, прыткий ты малый. Как бы тебе об этом не пожалеть. Но, короче, мы свое обещание сдержали. Ты поговорил с сестрой. А как вы свое? Собрали бабки?

— Откуда мы их вам соберем? Нет, естественно.

— Что ж, досадно. Но на нет и суда нет. Тогда мы начинаем резать ножичком твою сестру, — пригрозил он. — Ножичек у нас острый. Ждите вскорости почтовое извещение на получение бандероли с частью ее тела.

— Постой. Не лезь ты сразу в бутылку!

— Никуда я не лезу. Ты вообще осторожнее в выражениях, недоумок.

— Ладно, извини. Не лезешь. Но ты рано позвонил. Сейчас нет и двух часов. Дай нам еще время.

— Так и быть, мы добрые. Предоставим вам отсрочку до сегодняшнего вечера. Все, — произнес он и отключил свой мобильник.

А «местоимение» ошибся, подумал я. Ошибся в том, что разрешил мне поговорить с Шурой. По этому телефонному звонку легко можно было определить их местонахождение. Постольку он был сделан не из движущейся машины. Хотя нет. Наверное, он не ошибся. Просто ему было известно, что мы пока не обращались в милицию. Получается, он по-прежнему в курсе того, что у нас происходило.

— Володя, как Шура? Что она тебе сказала? — спросил Гера после того, как я отнял трубку от своего уха.

— Сказала, что жива-здорова. Что чувствует себя ничего, терпимо. Сказала, что сидит в комнате с занавешенными окнами. Не голодает. Она знает о том, что с нас требуют несуразную сумму за ее освобождение. Беспокоится, что у нас нет таких денег, — ответил я.

— Шура — замечательная женщина. Она тоже переживает за нас.

— Я ее прекрасно понимаю, — заметила Татьяна, поправляя халат на груди. Свой красный атласный бюстгальтер, испачканный в крови, она отправила в стирку. Теперь на ней был зеленый, как тот соленый помидор, которым чуть не подавился вчера Гера. По-моему, он еще был теснее предыдущего. Нет, такими темпами она скоро дойдет до нулевого размера. Но следует ей посоветовать, одевать вместо халата что-нибудь другое. Чтобы она прекратила смущать нас, мужчин.

— Ну а что говорил этот… ее похититель? — спросил Гера.

— Все, как обычно. Без изменений. Интересовался, собрали ли мы деньги? Я ответил, что нет. Тогда он пригрозил, что они применят к Шуре силу. Но я упросил его этого не делать. Он дал нам отсрочку до вечера, — бесцветным и монотонным голосом сообщил я.

— Вот сволочь, — прошептал Гера. — Ничего нам не собрать до вечера.

— Как мы поступим? — спросила Татьяна.

— Обратимся в милицию, — ответил я.

— Давно пора. Нужно было сделать это немедленно. Как только мы узнали, что ее похитили. Сейчас же милиция не успеет ничего предпринять. Нечего нам было столько времени выжидать.

— Не обращались потому, Таня, что этим самым мы бы подписали Шуре смертный приговор. Кстати, это было и твое мнение.

— Не помню, — мотнула она головой.

— Ладно, не важно, — сказал я. — Теперь нам все равно нечего делать.

— Верно, — кивнул Гера. — Деваться нам некуда.

— Но сначала определим, куда нам обращаться? В районное отделение милиции по месту жительства Шуры или в Главное управление министерства внутренних дел по Московской области? Так, что ли, оно называется?

— Вроде бы. Давай лучше в Главное управление, — посоветовал Гера.

— Я тоже так считаю.

— Делайте, что хотите. Но только не откладывайте надолго, — поторопила нас Татьяна.

Слава Богу, я не имел сомнительного счастья каждый день связываться с этим Главным управлением и, разумеется, не знал наизусть его телефонный номер. Поэтому я встал из-за стола и направился в маленькую комнату, где, помнится, на книжном стеллаже лежала телефонная книга.

В это самое время, как всегда, оглушительно затрезвонил звонок у входной двери. Я подумал, что это пожаловал Марек, и, развернувшись на месте, пошел ему открывать. Но на пороге робко стояла Марина. Да-да, именно Марина. Та самая девушка, с которой я познакомился в стоматологической поликлинике, и после прожил вместе с ней несколько лет.

Сказать, что я удивился, значило бы, ничего не сказать!

— Здравствуй, Володя, — слабым голосом произнесла она и, с долей театральности, упала мне на грудь. Что ни говори, все женщины прирожденные актрисы. Однако мой сегодняшний сон оказался в руку. По крайней мере, я испытал такое же потрясение, как, наверное, и при встрече в реальности с живым Помойником.

— Ну-ну, Марина. Не надо плакать, — пробормотал я. — Все хорошо.

— Прости, я не могу сдержаться. Слезы льются помимо моей воли. Я успела даже позабыть, как ты выглядишь.

— Мариночка, прелесть моя, какими судьбами? — проговорил Гера, появляясь в коридоре. Между прочим, он всегда питал к ней глубокую симпатию и самые нежные чувства. В тайне от Шуры.

Чтобы Марина могла ему ответить, я бережно отстранил ее от себя.

— Не спрашивай, Гера, Так нескладно все получилось. Я рада тебя видеть. Мне не хватало вас всех. А это?.. — поинтересовалась она, имея в виду Татьяну, стоявшую в коридоре за его спиной.

— Извини, — опомнился я. — Марина, познакомься, это — Татьяна. Татьяна, это — Марина.

Они вяло и сухо, с постными физиономиями, пожали друг другу руки. Ни первая, ни вторая не произнесла обычной фразы, принятой в подобных случаях. Что, дескать, им очень приятно или что они польщены этим знакомством. По всему выходило, что обе они были не польщены и что им это было не слишком приятно.

— Можно, я разденусь? — спросила Марина, впрочем, не торопясь этого сделать, а утирая слезы на глазах согнутым указательным пальчиком.

Я невольно засмотрелся на ее красивое лицо, поражающее похожестью двух своих половин — левой и правой. Есть примета, согласно которой перед смертью лицо человека приобретает симметрические черты. Но у Крохли оно их не приобрело. Марина же, напротив, давно уже ходит с такими чертами и ничего — жива-здорова. Тьфу-тьфу-тьфу. Чтоб не сглазить. Верь, называется, после этого приметам!

Татьяна поймала мой взгляд, и нахмурилась. Что ж, теперь у нее прибавится причин именовать меня бабником. Особенно в приступе ревности. Я отчетливо представил, как она стукает меня чугунной сковородой по голове. Приговаривая: Вот тебе Вика! Вот тебе Юлька! Вот тебе Маринка! Вот тебе я! При этом при каждом ударе я приседаю до земли и, залихватски охая-ахая, вытягиваю вперед руки, словно исполняю русскую народную пляску «Барыня». Но, справедливости ради, по отношению к Марине ее подозрения были не совсем беспочвенны. Я действительно по ней соскучился.