Андрей Троицкий - Раскрутка

– Я всегда верил в тебя. – Полозову, кажется, не хватило дыхания. – Черт побери, Дима. Вот это сюрприз. Это все меняет. Где ты?

Радченко рассказал, что нелегкая занесла их в Крымск. Они остались без денег, без документов. Находятся в здании почты по такому-то адресу и не знают, куда направить стопы. Полозов не дослушал:

– В тех краях у меня есть свой человек, некий Усенко Виталий Наумович. – Полозов продиктовал адрес. – Раньше работал в Новороссийске, в прошлом году вышел на пенсию и переехал поближе к сыну. Сейчас Усенко у нас числится нештатным юристом. Короче, отправляйтесь к нему. Старик знает всех больших людей в этом чертовом городе. Он поможет с деньгами и билетами. Сделает все, что нужно. Сейчас позвоню, и все будет тип-топ.

– Сначала позвоните. Может, его и дома нет.

Радченко наблюдал, как старушка, только что составлявшая телеграмму, расплатилась и вышла из дверей, потом вернулась, о чем-то спросила оператора и наконец убралась. Хлопнула дверь, бабушка исчезла. На стуле перед письменным столом елозил Петрушин, других посетителей не было. Он нервничал, перебрасывая из ладони в ладонь камешек, часто промахивался. Подбирал камень с пола и снова подбрасывал его правой рукой и ловил левой.

– Мой человек на месте, – прокричал в трубку Полозов. – Мы хотели Усенко подключать к поискам тебя, пропавшего без вести. Он ждет звонка. Он на стреме. Кстати, ты нашел дневник, который вел Петрушин?

– Нет. Он говорит, что тетрадки у него нет. А подробности я не уточнял. Но я нашел самого Петрушина. Разве этого мало?

– Все нормально, Димыч. Про тетрадку я так спросил, просто вспомнилось. Ты не переживай, выкини из головы все проблемы и привези Петрушина в Москву. А дальше моя забота.

– Последний вопрос. Куда делась Дунаева? Брат хочет поговорить с сестрой, а я не знаю, где ее искать.

– С Рублевки она съехала. Временно. – Полозов продиктовал номер мобильника: – Записал? Ах, да. У тебя же почти абсолютная память. Жму руку, Димыч. Ты молоток. Просто не ожидал. Кстати, из головы вон. Черт, вечно забываю самое важное: у тебя сын родился. Вес три килограмма с копейками.

– Что-то? Плохо слышно.

Ошарашенный известием, Радченко хлопал ресницами. Казалось, по голове ударили пыльным валенком. А в тот валенок для веса положили пару кирпичей. Радченко машинально отметил, что Петрушин по-прежнему сидит на том же месте, перебрасывая камешек из руки в руку. Сквозь пыльную витрину были видны залитый солнцем узкий переулок, кирпичный дом с мансардой на другой стороне и участок, отгороженный глухим забором. Вот рядом с домом остановились «Жигули». Из машины вышли два незнакомых парня.

Только подъезжая к месту, Безмен увидел, что лавочка перед почтой пуста. Но сквозь витрину он увидел человека в тельнике, сидевшего у стола. Человек сгорбился и уперся локтями в колени. Безмен молча кивнул своему спутнику и первым вышел из машины. В правой руке он зажал пистолет, сверху прикрыл оружие кепкой, что снял с водителя грузовика. Косому, одетому в поношенную майку и грязные джинсы, негде было спрятать ствол. Поэтому он просто сунул пистолет под ремень. Безмен перешел дорогу, остановился, ожидая, когда приятель нагонит его, чтобы войти вместе.

– Мальчик родился? – тупо переспросил Радченко, хотя уже давно знал, что родится именно мальчик. – Три с копейками – это сколько?

– Сам его взвесишь и узнаешь. Ну и везет тебе. Черт побери, мне так никогда не перепадало. Все одно к одному. Сейчас составим бумагу, выпишу тебе премию. Чтобы купил сыну подгузники. Я сам детей никогда не нянчил, но специалисты говорят, что в младенчестве они обильно мочатся. Готовься к бытовым неудобствам.

– А почему так рано? – оборвал Радченко. – Жена должна родить через две недели.

– Это ты у меня спрашиваешь? – Полозов хохотнул. – Сделал ребенка, а вопросы ко мне? Ты в провинции совсем прокис, парень. Я всегда говорил, что на периферии талантливые люди быстро угасают и засыхают. Ничего, в Москве наверстаешь упущенное. И опять расцветешь.

Радченко увидел, как дверь приоткрылась и хлопнула. В помещение зашли те парни, что подъехали на «Жигулях». Петрушин, сидевший спиной к двери, повернул голову на звук. Безмен бросил на пол кепку, прикрывавшую пистолет. Хлопок выстрела. Петрушин замер. И стал медленно сползать со стула, камешек выпал из его раскрытой ладони. Безмен сделал шаг к своей жертве, словно боялся промахнуться, дважды нажал на спусковой крючок. Женщина-оператор, сидевшая по другую сторону стойки, поднялась на ноги, вскрикнула и бросилась к двери, ведущей в подсобное помещение. Чтобы повернуть ключ, торчавший из замочной скважины, не хватило секунды. Косых выстрелил ей в спину. Женщина коротко вскрикнула и опустилась на колени.

Радченко успел подумать, что он выиграл несколько драгоценных секунд. Убийцы вошли с улицы, залитой солнечным светом, в полутемное помещение почты. Глаза не привыкли к полумраку. Они увидели лишь Петрушина и почтальона за стойкой. А контур человеческой фигуры сквозь полированное стекло будки почти незаметен. Левой рукой Радченко опустил трубку на рычаг, правой вытащил пистолет из внутреннего кармана брезентовой куртки.

Времени, чтобы прицелиться и выстрелить точно в цель, не осталось. Но расстояние, отделявшее от него нападавших, расстояние в несколько шагов, до смешного маленькое. И промахнуться он просто не сможет. Радченко, повернувшись вполоборота к ближней цели, согнул руку, крепко прижал локоть к телу. Он видел, как Безмен повернул голову направо, а потом налево, чутко повел носом, будто принюхивался к едва уловимому запаху. Радченко дважды нажал на спусковой крючок, выстрелив через стекло. Ударил ответный выстрел, пуля прошла где-то над головой, застряла в деревянном наличнике. Посыпались осколки лопнувшего стекла. Радченко толкнул дверцу кабины ногой.

Теперь он видел перед собой только одну цель, человек спиной отступал к входной двери. Радченко дважды выстрелил навскидку и подумал, что не промахнулся. Последовал ответный выстрел, разлетелось дверное стекло. Осколок царапнул по щеке. Радченко закрыл глаза, шагнул в сторону. Контур человеческой фигуры исчез. Радченко подумал, что сейчас поймает пулю, но все было тихо, только стекляшки трещали под башмаками. И еще стонала женщина, она сидела с другой стороны стойки перед дверью. Прислонившись спиной к стене, высоко задрала юбку и расширенными от ужаса глазами смотрела, как из раны в бедре сочится кровь. Радченко бросил пистолет с расстрелянной обоймой, сделав несколько шагов вперед, наклонился над Петрушиным, прижал палец к его шее. В глазах художника застыла не боль, а удивление. Открытый рот наполнился кровью.