Алексей Яковлев - «Прощание славянки»

— Подожди. Переоденусь,— Котяра скинул курточку, снял через голову тельняшку и начал рыться в высоком шкафчике у дивана.

Я глядел на его мощную розовую спину, усеянную рыжими веснушками, и на нож с деревянной ручкой…

Только на секунду, на долю секунды мелькнула мысль… Котяра уже стоял ко мне лицом. Хищно оскалясь, уставился на меня, не мигая…

— Что, историк, в историю хочешь попасть? Ты уже попал. В такую историю… их-их-их-их-их… Не выкрутишься…

Котяра сел на диванчик напротив меня, положил на колени клетчатые брюки.

— Ссориться со мной не советую. Я хоть и не каратист… — Котяра щелкнул золотыми зубами. — Съем с говном. И не заметишь. Ам — и все! И вся история.

На его широкой розовой груди красовалась наколка. Не наколка даже, а целое монументальное полотно. От соска до соска и вниз до пупка. На полотне неизвестный мастер изобразил подробно и искусно жанровую сцену. За низким столиком, уставленном бутылками, сидели трое. В центре лихой морячок в тельняшке, слева от него голая грудастая красотка с призывно открытым намазанным ртом, справа худой, горбоносый, курчавый, лупоглазый тип с бутылкой в руке. Красотка, прижавшись грудью к морячку, запрокинув голову, ждала поцелуя, хищный курчавый тип наливал моряку водку в граненый стакан. Надо всей композицией синели буквы славянской вязью: «Они нас губят». Я поразился искусству неизвестного мастера. И вдруг отметил про себя, что это же шарж, грубая, похабная карикатура на рублевскую «Троицу».

Котяра, осклабив золотой рот, глядел на меня довольно и презрительно.

— Учись, пока я жив. Слушайся дядю Леню, если жить хочешь. Будешь слушаться, как пес, может, и выкрутишься из этой истории.

Котяра поднял клетчатые брюки за низки, встряхнул.

— Румынские. Еще при застое в Вологде покупал.

— Леня, — очнулся я наконец. — А кто это «они»?

— Какие «они»? — любовался брюками Леня.

— Которые нас губят?

— А-а, — широко улыбнулся Леня.— Икона моя понравилась?

Значит, он знал, что татуировка — пародия.

— Так кто же нас губит, Леня?

Котяра аккуратно положил брюки на диванчик.

— Там же все четко указано. Не врубаешься?

— Не совсем, — признался я.

Котяра, не глядя, ткнул пальцем в красотку.

— Бляди, — потом указал на курчавого, — жиды, — он всей ладонью хлопнул по лихому моряку, — и лучшие друзья. Вот кто нас губит, Славик. Бляди, жиды и лучшие друзья! Ёк макарёк!

Самой большой неожиданностью для меня явилось то, что морячок олицетворял «лучших друзей». Я-то думал, что он является как бы лирическим героем всего произведения. А он оказался лишь ипостасью черной троицы. Котяра оценил мою растерянность.

— На всю жизнь запомни это, Славик. Если пожить еще немного хочешь.

Котяра встал и звонко чиркнул молнией ширинки. Он стянул с себя широкие штаны, попрыгав на короткой мощной ноге, натянул клетчатые брюки, застегнулся и сказал довольный:

— Третий раз всего надеваю. Цени!

Он одевался как на первое свидание. Прямо на голое тело натянул хрустящую белоснежную сорочку, повязал немыслимого цвета старомодный галстук-лопату, шумно вонзил руки в клетчатый пиджак, пригладил рыжие волосы и достал из рабочих штанов мой билет, кредитку и ключи.

— Договоримся сразу, Славик. Чтобы потом базара не было. Авиабилет и кредитка мои. Я их честно заработал. Не то, что ты, позорник. Ты ни слова не сказал, а я жизнь твою спас! Согласен?

Конечно, я был согласен. Но поддел его все-таки:

— Леня, ты же лимон зеленых просил…

Котяра позвенел в воздухе ключами.

— У тебя какая квартира?

— Однокомнатная.

— Однокомнатную в центре за тридцать тонн скинем!

Я растерялся.

— А я?… А я-то где жить буду?…

Котяра почесал бакенбарду.

— Твоя квартира все равно засвечена. Она тебе ни к чему. Дашь мне доверенность у нотариуса, — он обвел короткими ручками каюту. — А ты пока у меня поживешь… Согласен?

У меня внутри все клокотало. Что знал про меня этот наглый рыжий Котяра?! Слишком многое связывало меня с тем остатком нашей когда-то большой и такой уютной квартиры… Но я сдержался и молча кивнул. У меня уже созрел план, как избавиться от ненавистного животного…

— Леня, мне тоже надо переодеться, — я указал на свой мятый влажный костюм. — И паспорт надо захватить. Чтобы получить по кредитке.

Котяра сначала закрутил круглой башкой, но потом нашел выход.

— Ладно. Я сам в квартиру зайду. Скажешь, что тебе вынести и где ксива лежит.

Шикарная каюта наполнилась солнцем. Карельская береза будто светилась изнутри. Я решил, что мои кошмарные ночные кредиторы давно убрались и я ничем не рискую. Я встал.

— Пошли. Тут недалеко.

— Зачем идти? — удивился Леня. — Мы же на катере.

Город просыпался. По Невскому через мост проплыл первый троллейбус. Мощный катер взревел и рванулся с места. Я ухватился за клетчатое плечо.

— Леня, ты на катере живешь?

Котяра, перекрывая двигатель, заорал фальшиво:

— Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский. Союз!

— Откуда у тебя такой катер, Леня?

— Катер не мой. Я его в аренду снял. По лизингу.

— У кого?

— Дол-го рас-ска-зы-вать, — кайфуя от скорости, орал Леня.

Пролетев тоннель Певческого моста, Леня сбросил газ и оглядел набережную.

— Чисто.

Я и сам уже заметил, что у моего дома стояли только знакомые машины соседей. Зловещего черного джипа не было. Леня аккуратно подогнал катер к спуску, привязал швартовый конец к чугунному кольцу.

— Здесь меня подожди.

— Зачем? Сам говоришь — чисто.

— А если тебя в парадняке ждут?

— Вряд ли…

— Не знаешь ты их, Славик. За тебя уже заплачено. Сиди здесь… Только больше не наливай — побью… Какая у тебя квартира?

Мой четкий план рушился на корню. Я ответил обреченно:

— Квартира семнадцать.

— Какой этаж?

— Четвертый.

— Вход со двора?

И тут меня осенило:

— Леня, мне материалы нужно взять. Ты без меня не найдешь.

— Какие материалы? — насторожился Леня.

— По Пушкину. Костя велел, чтобы я подготовился хорошенько. Чтобы не опозорился. Ты же слышал…

— Ну,— нахмурил рыжие брови Котяра.— Про Пушкина я сам тебе расскажу. От и до.

— Ты расскажешь то, что все знают. Они другого ждут… Костя обещал заплатить хорошо. Половина твоя, Леня.

Котяра почесал бакенбарду и задумался. В своем светло-коричневом в клетку костюме он походил на грустного рыжего клоуна. Галстук-лопата съехал набок. Мне даже стало на минуту жалко его. Но я понимал, что это всего лишь талантливая маскировка. Этот клетчатый клоунский костюм наглый Котяра выбрал в Вологде специально, чтобы маскироваться под печального рыжего лоха. Котяра длинно сплюнул за борт.

— За мной держись. Пошли.

Мы поднялись по ступеням спуска на набережную. Огляделись. Я спросил: