Итан Блэк - У Адских Врат

Они сворачивают на север по Пэлисейдс-паркуэй у Форт-Ли, где в 1952 году детективы Воорты — в составе оперативной группы трех штатов — провели несколько недель в номере отеля, нянчась с Альбертом Сицилиано из криминальной «семьи» Бамбара. Они играли с ним в шашки и первыми пробовали принесенные для него макароны. Они заслоняли его своими телами, каждый день различными маршрутами доставляя его в окружной суд.

— Конрад, что ты почувствовал, когда услышал о Воробье?

Мальчик повторяет слова кузена Марка:

— Он бросает тень на всю полицию.

— Дядя Вим считал, что ты слишком молод для сегодняшнего урока, но я ему сказал, — папа подмигивает, — что комиссар умеет хранить секреты. Я обучаю его и тебя. Таковы внутренние правила. О том, что происходит, не болтать — ни друзьям, ни учителям, ни даже приятелям в управлении.

Они заезжают на небольшую парковку перед церковью из серого камня возле Пэлисейдс, к югу от Уэст-Пойнта. Внизу Конрад видит широкий, спокойный Гудзон. Восходящая луна ярко освещает палую листву. Конрад узнает машины на стоянке. Дядя Вим здесь, дядя Брам тоже. Приехали сержант Марк из ОСР, инспектор Уиллис Воорт и кузен Дитер, только что окончивший Полицейскую академию. Еще мальчик видит «форд», принадлежащий лейтенанту Джейн Воорт из Бей-Риджа.

Конрад знает эту церковь. Он бывал здесь во время одного из традиционных семейных пикников. Когда-то здесь находился перевалочный пункт для контрабандного серебра, которое Воорты перевозили во время Войны за независимость: оно предназначалось Франции в уплату за оружие.

— У нас особенные отношения с этой церковью, — говорит папа. — Мы жертвуем деньги. Они разрешают нам устраивать здесь чрезвычайные собрания.

— Какие чрезвычайные собрания?

— Терпение, дружок.

В церкви все кажутся очень серьезными, говорят тихими голосами — и все в гражданской одежде. Очень необычно: собралось столько Воортов, и ни одного в форме, думает немного напуганный мальчик.

Напряжение нарастает. В церкви холодно. В дымоходе воет ветер, взметает золу в камине. Папа усаживает сына в резное кресло в коридоре, под портретом сурового священника с высоким кружевным воротничком. За спиной священника в ночном небе плывет крест, к которому прибит окровавленный Иисус.

— Ради Бога, Билл, — говорит Вим. — Ему всего восемь.

— Заканчивай домашнюю работу. Жди, пока мы выйдем.

Дверь с грохотом захлопывается.

Следующие сорок минут Конрад слышит приглушенный разговор — время от времени голоса повышаются, — но стены глушат звук, и разобрать удается всего несколько слов. «Наказание». «Воробей». «Позор». «Предатель». Четко доносится голос Вима:

— Этот гребаный подонок.

Когда они выходят, уже поздно. Вид у них далеко не радостный. Вим говорит мальчику:

— Когда-нибудь и ты окажешься здесь.

Потом папа ведет его обедать и за чизбургерами говорит:

— Мне бесконечно интересно твое мнение. Что-нибудь понял?

Конрад поливает бутерброд кетчупом, откусывает немного, хмурится.

— По одному человеку от каждой ветви семьи. Один из Бронкса. Один из Куинса. Похоже на то, что я слышал о конгрессе.

— Иногда ты меня пугаешь. — По тону Билла мальчик понимает, что ему только что сделали комплимент. — Но мы не устанавливаем правила. Мы просто решаем проблемы.

— Служебное положение значения не имеет. Куинс послал сержанта, а от Бронкса был капитан.

— Это тоже напоминает конгресс. Но больше это похоже на индейский племенной совет, откуда твои предки и взяли идею. Никто не обязан делать то, что мы говорим. Мы сообщаем новости.

Папа ждет большего, но Конрад очень не любит ошибаться.

Билл подбадривает сына улыбкой.

— Отгадай.

— Мне кажется, Марк рассказывал вам о том бесчестном полицейском, Воробье. Наверное, вы говорили о том, чтобы с ним что-то сделать.

— А нам-то зачем напрягаться, босс?

— Потому что это плохой полицейский?

Билл пожимает плечами:

— На свете тысячи копов. Мы не объявляем сбор всякий раз, когда кто-то из них делает что-то плохое.

Конрад жует картошку-фри.

— Этот Воробей причинил вред кому-то из Воортов?

— Теплее.

И внезапно мальчик понимает. Испуганный, расстроенный, понявший самое главное в этом уроке, он ахает:

— Воробей тоже Воорт!

— Это твой кузен Аль. Управление может отмахнуться от этого, но не мы, — говорит папа. — Помнишь, Марк говорил, что все, чем занимается ОСР, — секрет? Он рисковал карьерой, рассказав нам об Але. Но теперь и мы знаем то, что знает окружной прокурор, что знает комиссар, что никогда не узнают газеты… по крайней мере не от нас.

— А что Аль сделал?

— Для твоего урока это не важно.

— Вы накажете его?

— Не так, как ты думаешь. Он изгнан. Никаких приглашений. Никакой поддержки, работы, помощи. Собрание заботится о семье, Конрад. Кузен Марк был обязан рассказать нам и управлению, что произошло. А уж мы-то обязаны поступить с Алем по-честному, если управление испортит дело.

— А что, если кто-то из семьи любит Аля и все равно будет ему помогать?

— Это их дело. Обычно такого не случается.

— Ты это имел в виду, когда сказал, что есть политика управления и есть политика семьи?

— Есть старая поговорка: «В эпоху испытаний главное — семья».

Таможенник в Мехико хмурится, переводя взгляд с лица Воорта на паспорт и обратно. Стюард звонит по сотовому телефону сразу же после того, как показывает Воорту его место.

— Время полета до Нью-Йорка приблизительно семь часов. Мы надеемся на спокойное путешествие.

«За билеты „Аэромехико“ я платил наличными. И по-прежнему числюсь в системе бронирования „Америкэн эрлайнз“ на полет из Буэнос-Айреса в Нью-Йорк на следующей неделе. Если кто-то будет проверять по компьютеру, они подумают, что я все еще в Аргентине».

Стюардессы начинают подавать завтрак; самолет потряхивает. Женщина, сидящая рядом с Воортом, нервно хватает его за руку. До этого привлекательная брюнетка — не Камилла — сидела, уткнувшись в «Нью-Йорк таймс».

Сердце колотится так, словно самолет уже приземлился, словно сказанная Камилле полуправда уже перенесла его домой.

«Они приставили мне пистолет к голове. Знали семейные привычки. И сказали, что проникли в полицейский компьютер».

Самолет дрожит, удерживая высоту, и солнце за окном кажется глазом, пристально глядящим сквозь оргстекло. Мыслями Воорт снова в отеле, снова слышит, как трещат дрова в камине. Взлетают светящиеся искры — и угасают, как светлячки на стальной решетке.

«У меня нет возможности узнать, заплатили ли они кому-то в управлении или взломали компьютер. Да и вообще, сказали ли они правду.

Но мне кажется, они собираются сделать что-то плохое в ближайшие несколько дней».