Кен Бруен - Убийство жестянщиков

— И?

— Мужик шепчет: «Гамбургер и жареную картошку».

Вполне вероятно, он расскажет этот анекдот еще раз шесть, каждый раз получая ни с чем не сравнимое удовольствие. Одна из причин, почему я вернулся домой. Англичане рассказывают анекдоты грубо, извиняющимся тоном. И они получают удовольствие не от смеха, а от насмешки. Кики как-то спросила меня про ирландские анекдоты. Про любовь к ним англичан и про полное отсутствие анекдотов в самой Англии.

— Они смеются над тем, чего боятся. Мы же их не боимся.

Она удивилась и спросила:

— Англичане боятся ирландцев?

— И имеют на это все основания.

Я договорился встретиться с Киганом «У Гаравана», там слегка надраться, но не до полного улета. На нем был зеленый пиджак, свитер с острова Арран и твидовая кепка. Он спросил:

— Как я выгляжу?

— Классно.

— В смысле?

— «Плейбой Западного Мира».

— Я был на Арране.

— Никогда бы не догадался.

— Эй, приятель, две пинты черного.

Проорав эти слова, он сказал потише:

— Меня здесь знают.

— Не сомневаюсь.

Он сорвал с себя кепку и протянул мне:

— Прочти.

— Кепку?

— Там внутри послание.

В послании значилось: «Доброго здоровья всем, кто носит эту кепку».

Прибыло пиво, и мы занялись делом. Потом он сообщил:

— Я новое слово выучил.

— Собираешься со мной поделиться?

— Это shook.

— Полезное словцо.

— Так вот, Джек, ты выглядишь shook.

— Благодарю.

Я рассказал ему про лебедей. Он спросил:

— Сколько тебе платят?

— Двадцать фунтов.

— Что? Тебе платят поголовно?

— Я облажался, Киган.

— Ну… так исправься.

— Попытаюсь.

Он некоторое время молчал. Молчаливый Киган — опасный зверь. Я попросил:

— Не томи меня молчанием.

— Я придумал решение этой цыганской проблемы.

— Они тинкеры, не цыгане.

— Без разницы. Подставь его.

— Каким образом?

— Обычным. Достань какие-нибудь личные вещи жертв, подбрось в его дом, его ведь нет.

Я покачал головой. Он сказал:

— Да будет тебе, Джек, он же явное дерьмо, последняя сволочь. От таких надо избавляться.

— Нет, я не могу.

— Ты уверен, что был когда-то полицейским? Ладно, я сделаю это за тебя. Твой приятель, этот Трубочист, с удовольствием мне поможет.

— Не станет.

— Что?

— У него есть принципы.

Киган почти задохнулся от возмущения и заявил:

— Я еще одно слово выучил: bollocks. Как раз годится.

Закончив с третьей кружкой, он сообщил:

— Я подаюсь домой.

— Спать?

— Нет, в Лондон.

— Когда?

— Завтра утром.

— А…

— Там меня работа ждет. Я и так уже на неделю опоздал.

— Не уезжай.

— Это все, что у меня есть, Джек. Без работы я пропаду.

Я понимал, что он хочет сказать. Все эти последние годы я цеплялся за свое прошлое в качестве полицейского. Единственная существовавшая реальность, именно поэтому я и не расставался с шинелью. Как в песне: «Я тот, у кого нет ничего».

Он полез в карман своего пальто:

— Тебе кое-что понадобится для твоего представления с лебедями.

Положил мне на ладонь какую-то штуку. Я взглянул, и он попросил:

— Не здесь, положи себе в карман.

Я послушался и спросил:

— Что это, черт побери?

— Шоковый пистолет.

— Напоминает погонялку для скота.

— Тот же принцип, только много больше вольт.

— Разве они разрешены?

— Разумеется, нет, и это правильно.

Я понимал, что вряд ли он купил эту штуку в Голуэе, и сказал:

— Разумеется, ты не тащил его через таможню в аэропорту.

Он допил пиво, сурово взглянул на меня и заметил:

— Кто бы говорил. Парень, который протащил кокаин.

Я удивился.

— Откуда ты знаешь?

— Я же полицейский, забыл? Ты на него уже основательно подсел, так что это очевидно.

— Ты ничего не говорил.

— Слушай, это твое дело, хотя и большая глупость. Только ты поверь мне, Джек, это дерьмо не доведет тебя до добра.

— Спасибо за подсказку. Как эта штука работает?

— Наставь и надави.

— И эффективно получается?

Он демонически рассмеялся. На звук повернулись головы.

— О да, — сказал он.

Тут мне в голову пришла мысль. Я спросил:

— Слушай, ты ведь не собирался отдавать его мне, так?

— Нет.

— Значит, о господи, ты просто так его с собой таскаешь?

— Ты о чем, Джек?

— Это же Голуэй. Чего ты опасаешься?

— Это твой город, парень, и здесь рубят головы лебедям, убивают цыган и много еще чего творят.

Ответить мне было нечего, поэтому я спросил:

— Что еще ты с собой носишь?

Он широко улыбнулся и сказал:

— Знаешь, мне кажется, на самом деле тебе не очень хочется знать.

Он был прав.

Я предложил его проводить, но он отказался:

— Не люблю прощаний.

В конце вечера мы долго стояли у паба. Мне не хотелось его отпускать. Он сказал:

— У тебя такой вид, Джек, будто ты собираешься меня обнять или что-то в этом роде.

— На меня это похоже?

— Ты ирландец, так что все возможно.

Я хотел сказать: «Я буду скучать» или еще что-то значительное. Но ограничился словами: «Береги себя». Казалось, он тоже с трудом сдерживает эмоции, но тут он шутливо ткнул меня кулаком и сказал:

— Не пропадай, Джек.

И ушел. Я ощутил потерю, свернул на Ки-стрит и пошел куда глаза глядят. Четыре утра, а на улице полно всякого народа. Группа африканцев стучала по барабанам, мальчишка играл на гитаре. Я остановился около него и сказал:

— Неплохо.

Я уже почти дошел до пивнушки «У Кении», когда появились двое полицейских. Я кивнул, и один сказал:

— Покажи, что у тебя в карманах.

— Что?

— Ты нарушаешь общественный порядок.

— Вы шутите. Поглядите, там прямо ООН из музыкантов, а вы пристаете ко мне.

Второй сделал быстрый шаг вперед, и они прижали меня к стене. Я вспомнил про шоковый пистолет в кармане и подумал: «Я в глубокой жопе».

Первый наклонился ближе и сказал:

— Старший инспектор Кленси просил передать, чтобы ты себе слишком много не позволял, Джек.

И нанес мне удар по почкам. Такие удары и я раньше умел наносить. Это что-то. Падаешь как подкошенный, дышать от боли не можешь. Когда они не спеша удалялись, мне хотелось крикнуть вслед: «Это все, на что вы способны?»

Но я не мог выговорить ни слова.

На следующее утро я рассмотрел синяк в зеркале. Как будто меня лягнула лошадь. Я уже неделю обходился без кокаина, и нервы у меня были на пределе. Прибавьте к этому похмелье, и вы поймете, что к моргу я был так близко, что докричаться можно.

Я услышал, как под дверь сунули пакет. Такой толстый конверт. Имя напечатано, так что тут я ничего не мог узнать. Штамп Белфаста. Я подошел к столу и медленно открыл конверт. Затем перевернул его и потряс. На стол упала рука. Я отпрянул, ударившись о раковину, меня едва не вырвало. Постарался успокоить бешено колотящееся сердце. Взглянул еще раз, потом подошел. Сделана из пластика. На ладони написано: