Пол Кристофер - Тень Микеланджело

— Это самый простой способ обставить помещение со вкусом, — ответил Валентайн. — Выбираешь историческую эпоху, а потом подбираешь под нее вещи. Это забавно. Приходится выискивать старые вещи в самых неожиданных местах. Честно скажу, первое издание «Лучшей и легкой поваренной книги» Бетти Крокер, выпущенное в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, способно порадовать меня ничуть не меньше, чем обнаружение в ирландском загородном особняке похищенного полотна Вермера.

— Я слышала об этом, когда мы изучали творчество голландских мастеров, — сказала Финн, и ее глаза слегка расширились. — «Дама, пишущая письмо со своей горничной». Об этом даже книга написана. Так это был ты?

— Тогда эта картина была похищена во второй раз. Причем прослеживалась связь с наркобизнесом. Как раз с этого конца я и помог выйти на след картины.

Он покачал головой и отпил кофе из своей ковбойской чашки.

— Когда-то, в прежние времена, кража предметов искусства была занятием вроде того, что ты видела в фильмах с Дэвидом Нивеном или Кэри Грантом. Но теперь это зачастую имеет вторичные связи — обычно с наркотиками, а иногда с оружием.

— Непонятно, — сказала Финн. — Ведь между этими сторонами жизни нет ничего общего.

— Еще как есть, — возразил Валентайн.

— Объясни.

— При осуществлении любого вида преступной деятельности, как правило, приходится иметь дело с огромными суммами в наличных деньгах. Между тем наличность трудно хранить и еще труднее тратить в нужных объемах. Кража предметов искусства помогает разрешить обе эти проблемы.

— Как?

— Антиквариат и художественные произведения — это та же валюта. Большинство ценных предметов искусства имеют установленную стоимость. Картина или рисунок могут рассматриваться как эквивалент некой суммы. Вместо того чтобы заключать сделки за деньги, крупные наркодилеры и торговцы оружием — особенно те, что действуют на рынке терроризма, — конвертируют наличность в художественные шедевры. Произведения искусства портативны, легко перемещаемы через границы и обычно так или иначе страхуются. Я могу назвать тебе с полдюжины галерей в Европе, которые со знанием дела занимаются скупкой и продажей краденых художественных ценностей. А здесь, в Нью-Йорке, их вдвое больше. Это очень крупный бизнес.

Финн подвернула под себя ногу, поерзала на сиденье и задумчиво спросила:

— Значит, мы имеем дело именно с этим?

— Точно не скажу. Для наркобизнеса все это слишком изощренно, я с таким не сталкивался. И на обычную перепродажу краденого не похоже, во всяком случае на первый взгляд. Тут что-то другое, причем с давними корнями.

— Почему ты так считаешь?

— Краули был довольно крупной шишкой. Ты сказала, что в акте о поступлении рисунка Микеланджело значились его инициалы?

— Нет. Не там, а в инвентарной карточке.

— А как насчет квитанции из Галереи Хоффмана? Кому она была адресована? Краули или кому-то другому?

— Это все в компьютере. Рисунок купил у Галереи Хоффмана один из основателей Паркер-Хейл, кажется, в тысяча девятьсот тридцать девятом году. Еще до Краули.

— Но атрибуцию проводил Краули?

— Да, всего несколько лет назад. Он определил рисунок как принадлежащий Урбино.

— Слишком много совпадений и недостаточно ответов, — пробормотал Валентайн.

Он успел покончить с яичницей и теперь жевал кусок бекона. Финн снова наполнила кофейные чашки, его и свою. На симпатичной, выдержанной в стиле ретро кухне воцарилось молчание.

Откуда-то издалека доносились звуки утреннего уличного движения на Бродвее, а ближе слышался скрип и грохот мусоровозов за Лиспенард-стрит.

— Ладно, — сказал наконец Валентайн, — давай попробуем свести воедино все, чем мы располагаем. Все начинается с того, что ты случайно наткнулась на рисунок Микеланджело, а Алекс Краули за этим тебя застукал.

— Ты говоришь так, будто я собиралась что-то украсть.

— В том-то и дело, — указал Валентайн. — Ты не делала ничего дурного, не нарушала никаких правил, так с чего это вдруг Краули взбеленился? Если даже ты и ошиблась, с кем не бывает? Но нет, видя, что ты стоишь на своем, он не находит ничего лучше, как выставить тебя из музея.

— И что из этого следует?

— Либо он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что этот рисунок хранится в фондах вверенного ему музея, либо это подделка. И первое куда более вероятно, чем второе, ибо ранее уже было задействовано прикрытие. В инвентарную опись рисунок был занесен как работа другого художника. Тут, правда, встает вопрос: почему? Зачем? — Он побарабанил пальцами по пластиковой столешнице. — Мне бы очень хотелось посмотреть на подлинники сопроводительных документов. По бумагам можно установить больше, чем по компьютерному файлу, да и подделать их труднее.

— Эта компания называется «ЮС докуграфик сервис». Я видела их грузовики на парковке за музеем.

— Что ж, это упрощает дело, — сказал Валентайн.

Он ненадолго задумался, между делом щедро намазывая тост вареньем из ревеня. Даже при столь простом движении на его руках и плечах взбугрились могучие мышцы, и Финн зажмурилась, вспомнив его объятия. Он обладал огромной силой, а его крепкое, мускулистое тело наводило на мысль об упорных тренировках, но никак не о кабинетной работе «книжного червя». Они стали любовниками, но всего о себе он ей так и не рассказал.

— О чем ты думаешь?

Валентайн улыбался чуть хищновато, поблескивая превосходными зубами и пристально глядя на Финн.

— Не скажу, — со смехом отозвалась она. — Так что же нам делать? Убежать на необитаемый остров и подождать, пока все рассосется само собой?

— Вообще-то, — он снова ухмыльнулся, — я знаю одно подходящее местечко. Но думаю, возможности отправиться туда у нас уже нет.

— А что у нас есть? Убийством Краули занимаются копы, как и убийством Питера. Через пропавший кинжал и Хуана Гриса мы установили некую связь между Гэтти, Краули и Францисканской академией, и у того скользкого типа, директора школы Уортона, рыльце наверняка тоже в пушку. Мы знаем, что Гэтти замешан в кражах предметов искусства, по крайней мере как покупатель, потому что у него имеется краденый Ренуар. Но все это плохо складывается вместе.

— Наверняка складывается. Просто мы пока еще не знаем, каким образом.

— И как же мы узнаем?

— Я хочу поговорить с одним знакомым дилером. Потом, может быть, схожу в Паркер-Хейл и задам несколько вопросов.

— Под каким предлогом?

— Скажу им, что я твой крестный отец и что ты пропала. А поскольку твой парень был убит, я, естественно, волнуюсь.

— Не знаю, хочется ли мне, чтобы ты назывался моим крестным отцом. От этого у меня возникает ощущение, будто я лежу в колыбели, которую только что украли, — усмехнулась Финн.