Джонатан Келлерман - Патология

Почему он ответил на его вопрос?

— Я сам ее ищу. А вы…

— Практикант. Я работаю с детективом Коннор, занимаюсь научным исследованием.

— Исследованием?

Люсидо посмотрел на жетон Айзека.

— Ее нет, Айзек.

Флейшер сидел с телефонной трубкой в руке, но не набирал номер. Что он делает здесь целый день?

Айзек написал для Петры записку и положил ей на пустой стол, а сам направился в свой угол и уселся. Флейшер положил телефонную рубку и поманил его к себе.

— Не трать зря время.

— Что вы хотите этим сказать?

— Она не придет. Ее отстранили.

— Отстранили? С какой стати? Почему?

— Была перестрелка в Северном Голливуде, в субботу. Кустистые брови Флейшера стали похожи на воротца в

крикете.

— Об этом сообщали в новостях, сынок.

Айзек телевизор не смотрел. Слишком был занят.

— Но она не пострадала? Флейшер кивнул.

— Что же произошло?

— Петра и другой детектив выследили подозреваемого, вступили в схватку, и плохой парень отреагировал не как положено.

— Умер? — спросил Айзек.

— Погиб.

— Подозреваемый по делу «Парадизо»?

— Тот самый.

— За это ее и отстранили?

— Это процедурное наказание, сынок.

— И что это значит?

— Были нарушены правила.

— Как долго продлится отстранение?

— Не слышал.

— Где она сейчас?

— Где угодно, только не здесь, — сказал Флейшер.

— У меня нет ее домашнего телефона. Флейшер пожал плечами.

— Детектив Флейшер, — сказал Айзек, — очень важно, чтобы я с ней связался.

— У нее есть твой номер?

— Да.

— Тогда я не вижу проблемы, сынок.

Она не позвонила, а сейчас уже был вторник. У нее сейчас собственных проблем выше крыши. Должно быть, она забыла о 28 июня.

У него, кстати, ничего для нее нет.

Неожиданно сильно заныла шея, он встал из-за стола в зале истории и генеалогии, потянулся.

Несколько последних дней он игнорировал телефонные послания Клары. В кампус не приезжал, сделал местом своей работы публичную библиотеку, лишь бы не встречаться с ней.

Решение прервать общение сам он расценивал как милосердие. У Клары такая нежная эмоциональная натура, пожалуй, встречи с ним принесут ей одни страдания. То, что произошло в подвальном помещении библиотеки, было достойно сожаления, хотя уголовным преступлением назвать случившееся было нельзя. Двое взрослых людей занимались тем, чем часто занимаются взрослые люди. Случилось это, правда, в странном месте и в странное время. Виноваты гормоны.

Вспоминая тот эпизод, он не мог поверить в то, что сделал это. Все случилось так неожиданно…

Какие бы сложные чувства ни обуревали сейчас Клару, она должна осознать, что он…

— Сэр? — сказал за спиной тонкий голос.

Айзек обернулся через плечо, опустил на несколько дюймов взгляд и увидел старую чернокожую женщину. Она улыбалась ему, задрав голову. В одной руке большущая сумка, под мышкой другой руки — большой зеленый справочник. Женщина крошечная, согнутая, на вид лет девяноста. Кожа у нее была красивая, цвета чернослива. На тощей фигурке тяжелый шерстяной жакет. Зеленая фетровая шляпа задорно торчала на курчавых волосах цвета выпавшего снега.

— Вы закончили, сэр? — сказала она, и Айзек сообразил, что в комнате только на его компьютере замерло изображение.

За остальными мониторами сидели фанатики генеалогии, щелкали мышью. Огонь в глазах старой женщины говорил, что, возможно, она такой же фанатик.

Айзеку надо было посмотреть «Джералд» еще за несколько лет, но он сказал: «Да, конечно» и уступил старушке место.

— Благодарю вас, юный джентльмен латинос.

Произношение у нее было четкое, но речь звучала напевно, по-эллис-айлендски. Она обошла его, шлепнулась в кресло, убрала с экрана монитора газетные ссылки, щелкнула мышью, нашла то, что искала, и начала прокручивать базу данных.

Иммиграционные записи, Эллис-Айленд, данные 1911 года. Должно быть, она почувствовала, что Айзек заглядывает через плечо, обернулась и снова ему улыбнулась.

— А вы искали свои корни, сэр? Мексика?

— Да, — солгал Айзек.

Он слишком устал, чтобы посвятить ее в подробности.

— Это страшно интересно, вы не находите? Прошлое так захватывает!

— Да, — согласился он.

Глухой голос убил восторг старушки. Она заморгала, и он вышел из комнаты. Торопился: не хотел погубить день другим людям.

В понедельник Петра потратила уйму времени на поиски Мелани Джэгер, четвертого члена театральной компании Марты Добблер. Она жила где-то на юге Франции.

Она снова позвонила Эмили Пастерн. Та, похоже, в этот раз не была расположена к разговорам, Петра настояла, и Эмили чуть сузила зону поисков: «где-то возле Ниццы, как мне кажется». Петра воспользовалась Интернетом, картами и позвонила во все отели и пансионы этого региона.

Процесс был долгим и изнуряющим. Будучи отрезанной от официальных баз данных, она живо ощутила, что отныне является лишь рядовым гражданином.

Она говорила с множеством озадаченных французских клерков. Лгала, пыталась очаровать и наконец нашла иголку в стоге сена. Это место называлось Ла Мер. Женщина-консьерж прекрасно говорила по-английски. Она и соединила ее с номером мадам Джэгер.

После всех этих трудов Джэгер ничего нового ей не сказала. Она тоже была уверена, что Марту убил Курт Добблер.

— Почему?

— Потому что он зануда и похож на привидение. Он никогда не улыбается. Надеюсь, вы найдете его и оторвете ему яйца.

Одиннадцать вечера, а от Эрика ни слуху, ни духу. Проглотив две таблетки снотворного, она погрузилась в десятичасовое мутное забытье. Проснулась во вторник, готовая работать.

Снова к компьютеру. Пытливость собственного взгляда диктовала методы, которые помогали проникнуть туда, куда остальные копы никогда не забредали. Собственное невежество ее угнетало. Эрик быстро учился. Скоро он все это сумеет постичь.

Если захочет.

Она позволила себе пофантазировать: они работают вдвоем, партнеры в высококлассной фирме. Красивый офис на бульваре Уилшир или Сансет, а может быть, даже рядом с океанским побережьем. Элегантная, со вкусом подобранная обстановка, богатые клиенты…

Ты пишешь сценарии, а я помещаю их в Сеть.

Он позвонил в полдень, когда она заканчивала быстрый ланч — тост, зеленое яблоко и крепкий кофе. Петра быстро прожевала.

— Ты где?

— В Даунтауне.

— Второй день, а ты все крутишься?

— Возможно, это последний день, — сказал он.

— Как все проходит?

— Они очень… въедливы.

— Ты не можешь свободно говорить.

— Зато могу слушать.

— Хорошо, — сказала она. — Я ужасно сожалею, Эрик.

— О чем?

— О том, что тебе пришлось через это пройти, и все из-за…

— Пустяки. Все, должен идти. И очень тихо добавил: