Мэг Гардинер - Озеро смерти

Я благодарю за неоценимую помощь в создании этой книги Анну Хэнсон, Каролину Шрив, Салли Гардинер, доктора Сару Гардинер, адвоката Мэрилин Морено, Нэнси Фрейзер, Адриенну Динес, Ирену Коваль, Милену Бэнкс, Мелинду Роутон, Бонни Коннелл, Джейн Уоррен, Мэри Альбанес, а также Фрэнка Гардинера, принесших немало стоящего.

Также благодарю моего агента Джилса Гордона и редактора Сью Флетчер за вдохновляющую поддержку и советы.

Питер Вайоминг никогда не здоровался за руку. Как пущенный из рогатки камень, он шокировал одним своим появлением.

Не человек, а гвоздь — длинный и прямой, с коротко остриженными волосами. Когда я увидела пастора в первый раз, Вайоминг нес транспарант, причем с таким решительным видом, словно он и впрямь собирался жечь каленым железом. На транспаранте было написано: «Господь не любит шлюх». Проповедник держал палку повыше — так, чтобы слова увидели родственники и друзья покойной в момент, когда, выйдя из церкви, мы все оказались под осенним солнцем.

За пастором стояли другие люди, с другими лозунгами. Подняв вверх свои плакаты, они держались позади Вайоминга. «СПИД лечит блудниц», «Половое воспитание = СПИД = муки адовы».

Впереди остальных за гробом, опираясь на руку мужа, шла дочь покойной. Увидев ее, Вайоминг принялся бодро декламировать:

— Дин-дон, вижу беду, сегодня Клодина горит в аду.

Тут я совершила первую из ошибок. Подумала, что здесь нет ничего, кроме позы. Решила, будто передо мной религиозный фанатик, весь облик которого ясно говорит о проблемах с женщинами. И недооценила этого человека.

Вайоминг был пастором, служившим в церкви под необычным названием — «Оставшиеся». Ее адепты изображали себя последним островком благочестия в нашем сплошь покрытом язвами мире. Они полагали, будто Санта-Барбара, этот город-открытка с небом химически чистой голубизны, красными крышами, кофейнями и мексиканско-американским радушием, вовсе не город, а приемная камера сточной трубы, ведущей прямиком в ад. И пытались склонить других к этому убеждению, всякий раз устраивая цирк па похоронах умерших от СПИДа.

Мы не обращали на них никакого внимания. Такое распоряжение сделала дочь умершей, Ники Винсент, заранее зная, что произойдет. Мы притворялись, будто незваные гости невидимы или заметны не более чем суетящиеся под ногами насекомые.

Наконец Ники положила свою кофейно-коричневую руку на крышку гроба, как бы говоря: «Мама, покойся с миром. Я обо всем позабочусь». Словно, общаясь с матерью в последний раз, она хотела обрести ее силу.

Хрупкая женщина с гаитяно-французским выговором, Клодина Жирар никогда не сдавалась обстоятельствам. Активисткой, боровшейся со СПИДом, Жирар стала задолго до того, как ее поразила болезнь. К тому же Клодина была моим университетским профессором и всегда сопровождала занятия командами «встать» и «равнение на жизнь». По-моему, в ее смерть вообще невозможно поверить.

Покойную хорошо знали в Санта-Барбаре. За оградой построенной в испанском стиле церкви на ветерке под пальмами нас поджидали ревниво следившие за действием репортеры. Вайоминг из кожи вон лез, обеспечивая развитие сюжета. Подтянув зажим на ковбойском галстуке-шнурке, он устремил взгляд на беременную Ники, одной рукой вцепившуюся в руку мужа, а другой — в гроб. Казалось, Ники была готова идти сквозь строй.

Вайоминг поднял вверх руку:

— Дин-дон, колдунья мертва! Что за колдунья мертва?

— Старая ведьма вуду! — прокричали в ответ «Оставшиеся».

Катафалк, предвещая долгий путь, ждал в двадцати ярдах у бордюра. Распорядитель, одетый в черное и непроницаемо спокойный, с беспокойством всплеснул руками. Такие похороны не делали хорошей рекламы похоронной конторе «Элизьен Глен».

Он сделал знак, поторапливая нести гроб, и Ники, отпустив руку, двинулась вперед. Ее лицо походило на лакированное дерево, но за непроницаемо-темными очками скрывались опухшие от слез глаза.

Из толпы выступила курносая дамочка:

— Любовники шлюх! Гомики! Катитесь на Гаити! Уносите черные задницы!

Родственники и друзья усопшей взирали на демонстрантов с удивительным спокойствием. Среди нас были разные люди. Семья Клодины и пришедшие выразить сочувствие коллеги — все как один карибского типа. Просто друзья вроде меня, с характерной кельтской внешностью и манерами представителей среднего класса. И все чувствовали одно и то же.

Мои собственные отношения с католической церковью ограничивались праздниками и соблюдением вот таких печальных церемоний. Радикализм, подобный увиденному сегодня, был мне внове. Хотелось немедленно вступиться. Однако, опасаясь за самочувствие Ники, я продолжала молча идти за гробом, созерцая дрожащий на фоне холмов Санта-Инес октябрьский воздух.

Раздраженный нашим спокойствием, один из протестовавших, коротко стриженный прыщавый парень, ткнул в сторону Ники пальцем:

— Мы к тебе обращаемся, ведьмина дочь!

Это уже чересчур. Муж Ники Карл, спокойный человек с характером бухгалтера, повернулся к наглецу.

— Как ты смеешь! — Карл поднял вверх руку с выставленным указательным пальцем. — Как ты смеешь так обращаться с моей женой?

Питер Вайоминг тут же переспросил:

— С женой? Ты имеешь в виду это?

Его сторонники захохотали. Они смеялись, они радостно вопили и потрясали своими плакатами. По-совиному круглые очки Карла скособочились, он возмущенно проговорил:

— Ублюдки! Что, называете себя христианами? Позор на ваши головы!

Вайоминг моргнул с проворством ящерицы. Его светло-голубые с поволокой глаза устремились на Ники.

— Господь сказал: «Ибо устыдитесь Меня и Моих слов вроде сем прелюбодейном и грешном». Сказал так, видя прелюбодеяния ваши, с радостью совершаемые, и ваше распутство непотребное.

Карл уже напрягся для удара, и тут между ним и Вайомингом встала Ники.

— Нет! — Она посмотрела в мою сторону. — Эван…

Мы схватили Карла за обе руки. Он стоял в двух футах от Вайоминга с рукой, отведенной для удара, который я вряд ли смогла бы остановить. И тут я услышала Ники, сказавшую Карлу на ухо спокойно и тихо, но так, чтобы ее слова разобрал Вайоминг:

— Не убей этого немощного выродка. Посмотри, он дышит ртом и у него красная шея. Белый чурбан. Он того не стоит.

Столь явно выраженная ярость удержала Карла от стычки. Опустив руку, он посмотрел на Ники. И не заметил презрительной усмешки, мелькнувшей на лице Вайоминга: настоящий мужчина не сдастся двум женщинам.

Вайоминг громко и отчетливо произнес:

— Думаете, Клодина была такая замечательная, несла людям сострадание, заботу и образование? У истинного распутства есть дешевые оправдания.