Энн Бенсон - Похититель душ

Внутри раздался шум, и дверь распахнулась. Мадам ле Барбье была растрепана, словно только что встала. Неужели она все еще в кровати в час, когда пора заниматься делами, а не валяться в постели? Похоже, что так.

– Что вы хотите? – с подозрительным видом спросила она.

– Хочу поговорить с вами о деле, которое привело вас вчера вечером в аббатство.

Мы готовились к вечерне, но в церкви еще было темно, когда появилась мадам ле Барбье, – епископ не зажигает свечи в Божьем храме до тех пор, пока не стемнеет настолько, что он уже не различает собственных рук, поскольку твердо верит, что Бог видит все, даже в темноте. Как же он отличается от милорда Жиля, который любит быть на виду и потому озаряет себя светом всю ночь напролет, невзирая на его дороговизну. Огромное состояние позволяет ему вести себя столь безрассудно, качество, по моему мнению, достойное всяческого порицания.

Даже когда он стал уже взрослым человеком, я не раз выговаривала ему за расточительность, но он всегда весело и ласково смеялся и отмахивался от моих наставлений. Он странным образом испытывает привязанность к простым людям вроде меня, впрочем, в этом нет ничего удивительного, потому что он пришел в наш мир благодаря моим рукам. Леди Мари не смогла сдержать потуги; повитуху вызвали слишком поздно. И если бы я не успела его подхватить, он появился бы на свет совсем не так, как приличествует младенцу, которому в будущем суждено владеть большей частью Франции и Бретани.

Роды были очень тяжелыми, и мы все считали это дурным знаком. Когда наконец появилась повитуха, ей пришлось немало потрудиться, чтобы привести в порядок бедную измученную мать. Однако он был чудесным малышом, о каком только могут мечтать две могущественные семьи, чье богатство и владения поражают воображение.

Мое лицо оказалось первым, на которое взглянул младенец, и моей груди первой коснулся его маленький голодный ротик. Помню, я тогда подумала, что у него поразительные, глубокие и черные глаза, и, если природа сделает все как ей подобает, он вырастет настоящим красавцем, как и положено в такой семье. То были дни больших ожиданий и радости.

– Мадам Агата ле Барбье, – доложил брат Демьен.

И я тут же вспомнила полную женщину, наделенную острым умом. Но та, что вошла, оказалась маленькой, в сравнении с моими воспоминаниями, и совсем не полной. На ней было поношенное платье, совершенно необъяснимое на когда-то состоятельной ремесленнице. Я видела, что мадам страшно исхудала и широкая юбка висит на ней складками.

Когда я кормила ребенка – на протяжении многих лет, как мне кажется, поскольку выкормила своих двоих детей и милорда Жиля, – я была тощей как палка, и ничто не помогало. Бедра как будто растаяли, а юбка и вовсе волочилась бы по земле, если бы я не застегивала ее на дополнительные крючки. Этьену при помощи пива удалось немного с этим справиться, благослови его Боже, – ему нравилось, чтобы я была пухленькой. Но мадам ле Барбье была не в том возрасте, когда кормят детей.

Я почувствовала, что должна высказаться.

– Ваше преосвященство, мне нужно вам кое-что сказать, прежде чем мы продолжим.

Он тут же недовольно нахмурил свои великолепные брови – я не сомневалась, что его могущество сосредоточено именно в них. Какая потеря для общества, что такой красивый мужчина стал священником, ему бы следовало быть придворным.

– Я знаю эту женщину, – прошептала я так, чтобы она не услышала. – Она искусная швея, причем настолько умелая, что ей делал заказы сам милорд, который гордится и очень следит за своей внешностью.

– Слишком гордится, – проворчал епископ.

– Она выглядит старше своих лет, – сообщила я. – Когда-то она была красивой, полной женщиной. Интересно…

И тут епископ потерял терпение.

– Жильметта, если у вас нет ничего более существенного, чем сплетни, я их выслушаю.

И тут я высказала предположение – хотя меня никто не спрашивал – о цели ее визита.

– Сейчас ее сыну лет пятнадцать или шестнадцать. – Неожиданно меня охватило сожаление о том, как время отнимает у нас самые чудесные воспоминания. – Я помню его славным малышом, таким резвым! Если у него было хорошее детство, он наверняка вырос настоящим красавчиком.

Мадам часто приходила к лорду Ре с кусками ткани и образцами пуговиц и прочими украшениями, потому что, как правильно и с неодобрением заметил его преосвященство, милорд был щеголем. Один такой визит остался у меня в памяти до сих пор. Милорд опоздал на встречу с мастером, на которого работала мадам, – что происходило довольно часто, поскольку он обожал шум, который возникал при его появлении. Мадам отдала своего маленького сына девушке-помощнице, чтобы та за ним присмотрела, но он хворал и не желал успокаиваться. И девушке пришлось внести его внутрь. Как раз когда мадам его утихомирила, в комнату быстро вошел лорд де Ре. Она тут же отвернулась, чтобы спрятать малыша и таким образом не нанести милорду оскорбление, но он заметил ребенка. Милорд подошел к мадам и оторвал сына от ее груди. Ребенок снова завопил, да так громко, словно его терзали демоны.

Жиль де Ре начал подбрасывать мальчишку с восторгом, который меня расстроил, хотя и сама не знаю почему.

– Ну-ну, ангелочек, чего ты боишься? – сказал он. – Я же не демон какой-нибудь. – Он рассмеялся и взъерошил волосы мальчугана.

Если подумать, его внимание к малышу было просто неприличным – могущественный лорд в расцвете сил качает на руках сына швеи, в то время как у него полно других, более важных дел. Впрочем, тогда я не стала особенно задумываться над этим, потому что девушка унесла сына мадам из комнаты, и, в конце концов, ведь и я делала то же самое с милордом, когда он был ребенком. И, должна заметить, гораздо чаще, чем его собственная мать. А потом мы занялись делом: мадам принялась снимать мерки, затем пришла очередь примерки, выбор отделки и прочих мелочей – и я так увлеклась, что забыла обо всем. Нам требовалось позаботиться и о гардеробе леди Катрин, ведь не дело, когда милорд выглядит великолепно, а его жена точно оборванка, хотя он не очень-то обращал на нее внимание.

В тот день мы с мадам, как всегда, обменялись любезностями – разумеется, когда она немного успокоилась после произошедшего. Она не слишком смущалась и чувствовала себя свободно в присутствии тех, кто занимал положение выше ее собственного, поскольку слишком часто видела их голыми. Теперь же, много лет спустя, похоже, ей было ужасно не по себе. В первый момент, когда ей велели сказать, что ее к нам привело, она не смогла выдавить из себя ни слова.

– В прошлом месяце моему сыну исполнилось шестнадцать, – проговорила она наконец.

Значит, я не ошиблась относительно его возраста.