Энн Бенсон - Похититель душ

Самой острой из этих стрел стала растущая уверенность, что милорд Жиль совсем не такой человек, каким я его считала. Когда-то он был почти братом моему сыну, частью моей семьи, пусть и не без изъяна. Он остался одним из последних звеньев, соединявших меня с моим пропавшим Мишелем, и вот эта связь рвалась прямо у меня на глазах.

– Разговоры об этом распространяются, точно лесной пожар, – сказал мне как-то раз утром Жан де Малеструа. – Мы должны действовать осторожно, чтобы милорд ничего не заподозрил. Нет никакой необходимости расстраивать его без уважительной причины.

Иными словами, он хотел сказать, что милорд не должен догадаться о наших подозрениях. Как выяснилось, моему епископу не стоило беспокоиться, потому что милорд был слишком занят собственными делами, и разговоры простых людей его не волновали. Ему пришлось столкнуться с гневом герцога Иоанна после событий в Сент-Этьен де Мер-Морт.

– Пятьдесят тысяч экю? Боже мой!

Письмо от герцога Иоанна, где сообщалось об огромном штрафе, лежало на столе перед Жаном де Малеструа, на лице которого расцвела довольная улыбка, как ни старался он ее скрыть.

– Немыслимая сумма. Никто не сможет заплатить столько, – сказала я. – Все королевские драгоценности этого не стоят. Даже в самые лучшие времена милорду Жилю было бы не просто ее собрать.

Его преосвященству не было необходимости что-либо говорить, чтобы я поняла, какое удовольствие он испытывает от такого поворота событий. Радость украшала его лицо, как перо – шлем гвардейца.

Я отошла к окну, где воздух был свежее, потому что мне вдруг стало душно, и я начала задыхаться. Серое, мрачное небо нисколько меня не утешило, но я стояла у окна и смотрела вдаль. Потом я услышала, как Жан де Малеструа встал со стула, подошел ко мне и положил на плечо руку, пытаясь утешить.

– Мы не должны радоваться несчастьям других людей, Жильметта, но на сей раз даже следует признать, что наказание заслуженно.

Слова утешения были бы более значимы для меня, если бы он так очевидно не радовался. Я ничего не могла сказать про несправедливость штрафа, но у меня появились новые причины для беспокойства. Особенно меня тревожило, как милорд отреагирует на эту новость.

– Он солдат, – заметила я. – Если вы наносите ему удар, он непременно отвечает на него своим, только более сильным.

Епископу удалось спрятать улыбку, которая уже собралась расцвести у него на лице.

– Без кредита он инвалид, а с таким штрафом никто не даст ему в долг ни су. Посмотрим, как он себя поведет, когда ему придется выплатить всю сумму из своих средств.

Милорд повел себя так, словно сумма была пустяковой. Однако совершил еще одно безумие, пожалуй, самое страшное из всех. Те, кто стал этому свидетелем, рассказали, что он вывел из замка Сент-Этьен ле Феррона, закованного в цепи, и доставил его в подземелье своего собственного замка в Тиффоже. Там он подверг священника пыткам и унижениям, более страшным, чем выпадали на долю его самых злейших врагов. Об этом стало известно брату ле Феррона, Жоффруа, который, естественно, пришел в ярость.

– Но почему Тиффож? – вслух спросила я.

– Потому что он находится вне юрисдикции герцога Иоанна, – ответил Жан де Малеструа. – Еще он мог отвезти его в Пузож. Шантосе он снова потерял.

На самом деле Тиффож и Пузож принадлежали жене милорда, которая категорически запретила мужу, находившемуся в отчаянном положении, их продать. Я жалела леди Катрин – мы все ее жалели. Она была призраком, а не женщиной из плоти и крови, бесформенным существом, не имеющим никакого влияния, всегда такой молчаливой и грустной. Хотя Жиль исполнил свой долг и у них родилась дочь, я уверена, что оба с трудом сдерживали отвращение во время акта, благодаря которому появилась маленькая Мари. По иронии судьбы она была милым и добрым ребенком – чем-то вроде внучки для меня, поскольку своих мне иметь не суждено. Я часто удивлялась, как могло явиться на свет такое сокровище от столь ужасного союза.

Потому что союз действительно был ужасным, милорд не сказал жене ни одного ласкового слова, не сделал для нее ничего приятного за все время, что я жила в замке. В самые лучшие их дни он вел себя относительно вежливо. Но чаще всего не обращал на нее никакого внимания, если не считать внешнего вида – он всегда заботился о ее гардеробе, чтобы она выступала в роли достойного украшения для него самого. Если бы он обращался с ней, как обращаются аристократы со своими женами – с отстраненной учтивостью, – а также не выставлял напоказ свои интрижки, мы бы уважали его больше. Но он старался силой заставить ее повиноваться ему в вопросах собственности там, где требовалось ее согласие, часто с помощью Жана де Краона. Мы нередко слышали громкие крики и уговоры и ужасно боялись за леди Катрин.

Как-то раз, примерно год назад, Жан де Малеструа спросил меня:

– Скажите, Жильметта, вы должны это знать – он ее бьет?

Его вопрос не должен был удивить меня так сильно. Мы с ним тогда обсуждали природу брака, а причиной стало скандальное убийство. Одна благородная женщина без конца подвергалась насилию со стороны своего мужа и ответила ему, вонзив кинжал прямо в сердце. Злобный мерзавец умер голым в своей собственной постели, а его жена стояла над ним, тоже обнаженная, и держала в руке кинжал, с которого стекала ненавистная мужнина кровь. Мы все время от времени видели синяки и замечали ее смущение, хотя никто из нас не осмелился вмешаться – подобные вопросы решаются только супругами, если только у жены не находится могущественных родственников. Родственники не смогли спасти несчастную от виселицы, но после этого случая ходило много разговоров о том, что должны друг другу супруги и как им следует себя вести. Согласия в этих спорах достигнуто, разумеется, не было, но я не могла не вспомнить о горожанке из Бата [35], которая очень точно описала брак среди представителей благородных семей: «Говорят, что в благородном доме не все тарелки и бокалы сделаны из золота…»

– Да, у многих, наверное, возникает вопрос, что происходит между ними, – дипломатично ответила я, поскольку не сомневалась, что он хотел услышать от меня утвердительный ответ и был разочарован. – Учитывая буйный нрав милорда, думаю, существует опасность того, что он может время от времени поднимать на леди Катрин руку.

– Но наверняка вы не знаете…

– Нет, ваше преосвященство.

Помню, меня несколько удивили его расспросы – я являлась кормилицей милорда, а не горничной миледи, и мое положение было более почетным, хотя и не позволяло проникнуть в суть их отношений.

– Такое знание я могла получить, только если бы находилась в спальне леди Катрин. Сам милорд редко туда заходил. А когда все-таки появлялся, уверяю вас, меня туда не приглашали.