Михаил Март - Покрась в черное

Судя по всему, они гуляли в Удельном парке. Сквозь деревья просматривается станция метро «Удельная» и железная дорога. Не так много там домов.

— Не много? Жилой район, — возразил Гриша.

— Я говорю о кирпичных девятиэтажках. Смотри, они выходят из парадного. Очевидно, Рамазанов ждал во дворе.

— И все равно, прочесать весь район…

— Не надо. Проще найти поликлинику или женскую консультацию. Она рожала дважды. Список женщин у нас есть. Сто рублей, шоколадку в регистратуру — и ты получаешь ответы на все вопросы.

— Послушай, Наташа, почему ты не пошла в следователи, а стала адвокатом?

— По причине престижности профессии. На разведку пошлешь своего приятеля, тебе самому светиться незачем. Он парень толковый, сыскное агентство поднял на уши.

— Олигарха разыграл. Он же артист. Нет, серьезно, в детском театре играет.

— Нам не артисты нужны, а люди, умеющие держать язык за зубами. Рано или поздно, но на него выйдут.

— Не волнуйся. Я ему сказал, что веду свое следствие втайне от милиции и прокуратуры. Он же знает, что я работаю в «Криминальной хронике». Я его предупредил, что меня могут уволить за самодеятельность и посадить за утаивание материалов от следственных органов. Он меня никогда не продаст. А потом, ему самому интересно. Он обожает всякие тайны и любит играть. Перед тем как идти к частным сыщикам, он целый сценарий написал, репетировал — входил в образ. В театре-то ему больше Бармалеи и Иванушки-дурачки достаются. На Влада можно положиться. Я с ним в армии служил, знаю парня хорошо. Надежный.

— Тебе виднее. Завтра или послезавтра я уеду в Москву. Одна. А ты закончишь дела здесь и потом приедешь. Тебе еще сводки МВД проверить надо.

— Знаю, — расстроенно буркнул Толстиков.

Наташа похлопала парня по плечу:

— Ставь следующую пленку.

Вернувшись в Москву, Наташа не торопилась извещать Бориса о своем приезде. Ей пока не хотелось сообщать ему о своих действиях. Он был противником кардинальных мер и молниеносных решений. Школа ФСБ. Таких людей не переучивают. Наташа делала упор на свою интуицию, которая ее до сих пор не подводила. К тому же она считала, что убийство вербовщиков внесет панику в стан врагов, чем они себя выдадут. Но главное, ей уже удалось спасти Валю Милашкину и ее детей. Борис же смотрит на дело глобально и ищет пути, ведущие к верхушке заговорщиков. Он хочет накрыть всю банду одним одеялом в одночасье, но на такое расследование и поиск неопровержимых доказательств могут уйти недели, если не год.

Господин Ткачук Игорь Остапович, он же Лев Романович Цейтлин, очень обаятельный мужчина тридцати трех лет, с хорошими манерами и мягкой улыбкой, жил один в коммунальной квартире на Мясницкой и преподавал в Историко-архивном институте на кафедре востоковедения. Вариант знакомства с ним не прошел. Наташа зря старалась, подсев к нему за столик в кафе. Он никак не среагировал на очаровательную брюнетку, был занят своими мыслями и едой.

Навязываться Наташа не стала. Не нравится — не надо.

Она поехала к дому Ткачука и осмотрелась. Старый дом требовал ремонта. Ткачук жил на последнем этаже. Дверь открыла старушка лет семидесяти пяти. Наташа представилась членом комиссии по рассмотрению жилищных условий. Ее интересовали потолочные протечки: жильцы других квартир жалуются, и возник вопрос о смене кровли. Она осмотрела все помещения, определила, кому какие окна принадлежат.

— А это чьи комнаты?

— Тут живет профессор. Клавка-то пошла за картошкой, это наша соседка. Он ей платит, а она у него убирает и посуду моет, обед готовит. Как домработница. Сам-то Игорь Осипович ничего делать не умеет или не хочет. Постель и ту за собой не убирает. Барин, одним словом, а Клавка — баба в соку, работящая. Деньги-то на земле не валяются. Да вы зайдите, он дверь не запирает.

Наташа зашла. Две смежные комнаты: спальня и гостиная. Дом напротив не жилой, судя по окнам с жалюзи и рекламой, там находился офис какой-то фирмы. Наташа подошла к окну гостиной и незаметно подняла нижний шпингалет.

— Вам, мамаша, повезло куда больше ваших соседей, — обернулась она к старушке. Протечек никаких в квартире нет. Ну хорошо, не буду больше отрывать вас отдел, пойду. У меня тоже работы хватает.

Решение пришло сразу, и Наташа не хотела от него отказываться, считая, что хорошие подсказки приходят свыше и ими нельзя пренебрегать.

В третьем часу ночи она вновь появилась во дворе дома. В удобном спортивном костюме, только кроссовки надела на три размера больше: на чердаке слишком пыльно и убрать следы не удастся. С кожаной спортивной сумкой на плече девушка выбралась на крышу и надела вязаную шапочку с отворотами, в которых были прорези для глаз и рта. Нежелательные свидетели в таком деле ни к чему.

Определить нужное место для спуска удалось с помощью окон дома напротив. Наташа привязала веревку к мачте телевизионной антенны и сбросила свободный конец вниз. По веревке спустилась к нужному окну, уперлась ногами в карниз, просунула руку в форточку и опустила шпингалет. Старая рама открылась со скрипом. Две-три минуты Наташа стояла замерев. Шприц был наготове. Привыкнув к темноте, она тихо, кошачьими шагами, зашла в спальню и приблизилась к кровати. Мужчина спал лицом к стене, она воткнула иглу точно в то место, куда положено. Спящий дернулся. Наташа накрыла его голову подушкой, на случай, если тот вскрикнет. Несколько секунд — и хозяин дома превратился в беспомощную мумию. Наташа заклеила ему рот скотчем и приступила к обыску. Паспорта были найдены сразу, они лежали в столе. Фотографий и видеоматериалов, а также других свидетельств причастности Ткачука к перевозке живого товара на Восток не нашлось, хотя в загранпаспорте, выписанном на имя Льва Романовича Цейтлина, стояло двадцать штампов аэропорта Аммана. Перед глазами встало лицо Любы из Минска, это ее он привез в Иорданию, использовав паспорт Цейтлина. Бедняжка. Третьих родов она не перенесет. Жива ли она еще?

Наташа скрипнула зубами, достала веревку, встала на стол и привязала ее к крюку люстры.

Вернувшись в спальню, она сорвала скотч со рта напуганного до смерти Ткачука.

— Будешь отвечать на мои вопросы, подлец, и не вздумай крутить, шило в бок воткну.

— Кто вы, что вам надо? Что со мной? Я не могу пошевелиться.

— Я помогу тебе добраться до виселицы, но сначала ты мне назовешь имена всех женщин, которых вместе с детьми этапировал в Иорданию.

— Все же вы меня нашли? Я так и знал! Я не хотел, меня Пекарев уговорил. Я знал, что это плохо кончится.

— Имена?

— Не помню, все как в бреду происходило. Я не умею этого делать. Две женщины отказались со мной ехать, они что-то заподозрили. Я ничего не помню.