К. Сэнсом - Седьмая чаша

— Ну, — спросил он, — что случилось, во имя всего святого? Почему вы написали, что мне грозит опасность?

— Мы можем поговорить в вашем кабинете? — осведомился Харснет.

— Ладно, — вздохнул настоятель и повел нас по коридору.

Пройдя несколько шагов, он остановился и посмотрел на Барака, который нес деревянные коробочки Локли.

— Вы хотите, чтобы при разговоре со мной присутствовал ваш слуга? — высокомерно спросил меня Бенсон.

— На сей раз Барак пойдет с нами, — отрезал Харснет, посмотрев на настоятеля тяжелым взглядом. — Он должен кое-что показать вам.

Настоятель поглядел на коробочки в руках Барака, пожал плечами и пошел дальше.

Когда мы оказались в кабинете, Харснет рассказал настоятелю про убийство Этель Бьюнс, исчезновение Локли и нападение на Кантрелла.

— Как вы сами можете видеть, господин настоятель, — резюмировал он, — убийца сфокусировал свое внимание на тех людях, которые так или иначе были связаны с монастырскими больницами.

— Но каким образом это может представлять угрозу для меня?

Настоятель снова взглянул на коробочки, лежавшие на коленях у Барака, и вдруг сделал резкий выдох. Я понял: он догадался, что находится внутри.

— Вы обладали безграничной властью над монастырской больницей и лечебницей для мирян, и по этой причине между вами и теми тремя — Годдардом, Локли и Кантреллом — существовала некая связь, невидимая другим. Я думаю, именно это вы и скрывали.

Барак открыл коробочки и продемонстрировал вставные челюсти. По тому, как округлились глаза настоятеля и как он откинулся в своем кресле, я понял, что мои догадки оказались верны.

— Позвольте мне изложить свою версию того, что здесь происходило, — размеренно начал я. — Годдард применял двейл, сильный и опасный наркотик, который он давал пациентам, чтобы усыпить их перед хирургической операцией. Тем временем у богачей в моду вошли искусственные челюсти, изготовленные из дерева. Зубы обычно брали у здоровых молодых людей, причем предпочтительно все сразу, полным, так сказать, комплектом. Совсем недавно один зубодер предложил жене мастера Барака, чтобы она продала ему свои зубы, причем был готов хорошо заплатить.

— Для чего вы рассказываете мне все это? — злобно спросил настоятель, не отрывая глаз от коробочек.

— Не знаю, часто ли вы бываете в заброшенных частях монастыря, но лично я дважды встречал там нищего, который бродит по окрестностям и пристает ко всем с расспросами, не видали ли они его зубов. У него во рту действительно не осталось ни одного зуба. Этот бедняга, конечно, сумасшедший, но почему он лишился разума? Ведь что-то свело его с ума? Может быть, то, что, когда он находился под действием двейла, кто-то вырвал у него все зубы? И может быть, сейчас они находятся в одной из вот этих коробочек, которые мы нашли в сундуке Локли? Одна из причин, по которой зубодерам трудно уговорить людей расстаться с зубами, — это боль. Ведь рвать зубы очень больно. Но бедным людям, которые приходили сюда со своими болезнями, можно было дать приличную дозу двейла и таким образом сделать эту процедуру безболезненной.

В кабинете повисла тишина. За окном снова застучал молоток, и настоятель вздрогнул от неожиданности. Сделав глубокий вдох, он произнес:

— Если Годдард, Локли и Кантрелл и занимались какими-то неблаговидными делами, то я об этом ничего не знал. И вообще, какое отношение это имеет к вашему расследованию?

— Нам необходимо знать все, настоятель. А то, как вы смотрели на эти коробочки, доказывает, что для вас все сказанное не является новостью.

К первому молотку присоединился второй. Настоятель закрыл глаза.

— Этот шум, — тихо проговорил он. — Этот непрекращающийся шум. Разве можно спокойно думать, когда так шумят?

Он снова открыл глаза и еще раз глубоко вздохнул.

— Вы правы, адвокат Шардлейк. Четыре года назад, в тысяча пятьсот тридцать девятом году, я узнал, что Годдард кладет в больницу пациентов для того, чтобы продавать их зубы. Вставные челюсти тогда только входили в моду, и он вступил в сговор с местным брадобреем-хирургом. Тот жил в Вестминстере, в гостинице «Красный куст», и звали его Снит. Как я слышал, он покупал и зубы, и многое другое.

Настоятель перевел дух и продолжал, тщательно выбирая слова:

— Локли орудовал заодно с Годдардом. К тому времени уже ни для кого не являлось тайной, что монастырям скоро придет конец, поэтому многие монахи, как могли, пытались заранее обеспечить свое будущее. По такому же пути пошел и Годдард, хотя при его знаниях он мог сохранить свое положение даже в случае закрытия монастыря. Локли, я полагаю, тратил все, что получал, на выпивку.

— Откуда вы узнали все это?

— Мне рассказал молодой Кантрелл. Он работал в больнице для монахов и не знал о том, что происходит в лечебнице для мирян, но как-то раз случайно подслушал разговор между Годдардом и Локли. Годдард велел ему держать язык за зубами, пригрозив в противном случае превратить его жизнь в сплошной кошмар. Однако Кантрелл подозревал, что несколько человек, которых Годдард с Локли усыпили, чтобы вырвать у них зубы, так и не проснулись.

— Кантрелл… — повторил я. — Его охватил ужас при одном только упоминании имени Годдарда.

— Лорд Кромвель поручил мне брать на заметку любой скандал, с помощью которого можно будет надавить на монахов в том случае, если они воспротивятся закрытию аббатства.

Он обвел нас взглядом.

— Между прочим, все вы тоже работали на него, так что нечего сейчас разыгрывать передо мной праведников. Кромвель велел мне не вмешиваться и не мешать им заниматься тем, что они делали, чтобы в нужный момент мы могли расставить ловушку и поднять большой шум. Но он все же предпочел бы, чтобы аббатство прекратило свое существование без шума и скандалов, потому что этого хотел король. И я им это обеспечил.

— Знал ли Годдард, что Кантрелл донес на него?

— Нет, я ему об этом не сказал.

— Чтобы умирали новые люди? — укоризненно спросил Харснет.

— А хоть бы и так! Я выполнял приказ лорда Кромвеля. Как вам, должно быть, известно, это был не тот человек, которого можно было ослушаться.

Настоятель подался вперед. Уверенность вернулась к нему.

— И королю не понравится, если вспыхнет новый скандал, связанный с Вестминстерским аббатством. Даже сейчас. Я повиновался лорду Кромвелю потому, что он в то время был всемогущим, хотя его радикальным религиозным убеждениям я никогда не симпатизировал. Но уже тогда я знал, что он зайдет слишком далеко и, воспользовавшись этим, враги Кромвеля низвергнут его. Что, собственно, и произошло. А теперь мы постепенно даем задний ход.

— Значит, вы всегда поворачиваетесь по ветру, — констатировал Харснет.