Чарльз Маклин - Молчание

Карен поискала глазами халат.

Как она могла доверять Хейзл, если знала, что той, как и всей прислуге в Эджуотере, вменено в обязанность за ней следить?

Он ожидал ее в длинной, залитой солнцем галерее, протянувшейся чуть не во весь фасад первого этажа, стоя у портрета кисти Тиссо, [18] Тиссо Джеймс (наст. имя Жак Жозеф Тиссо; 1836–1902) — французский художник, ученик Энгра. на котором была изображена дама с крошечным пуделем в руках. Крепкий мужчина среднего роста, лет под шестьдесят. Когда Карен вошла в дом с террасы, незнакомец продолжал стоять к ней спиной, засунув руки в карманы помятого, но дорогого белого льняного костюма.

— Знаете, в ней столько безмятежности. Не то что у нынешних женщин. Что-что, а это они утратили. И все же я готов поклясться, что и у нее в жизни проблем хватало. Прекрасная живопись, настоящий шедевр, — сказал он, отступая от картины и в восхищении поводя плечами.

— А может, просто мужчинам хотелось видеть нас такими?

— Приятно, должно быть, жить в таком доме, в окружении красивых вещей. — Он медленно развернулся и, улыбаясь, окинул Карен оценивающим взглядом. — Если вы простите мне эти слова, миссис Уэлфорд.

— Вы очень любезны. Мы очень счастливы. Не помню, чтобы мы с вами встречались, мистер…

— Серафим. — В низком голосе с россыпью нью-джерсийского гравия слышался какой-то непонятный акцент, который то появлялся, то исчезал. — Но не шестикрылый…

— О! — воскликнула она и нервически засмеялась, когда гость пожал ей руку.

— Не из тех ангелов, знаете ли, что окружают престол Господа и чьи голоса гораздо мощнее, чем у ребят из группы «Масл Шоулз». — Он широко улыбнулся, и Карен заметила, что в зубах у него застряло что-то зеленое. — Виктор Серафим.

Необычное имя, которое Дарлина все пыталась вспомнить по дороге от бассейна к дому, постоянно его перевирая, ничего не говорило Карен.

— Вы случайно не друг Тома… моего мужа? Его сейчас нет, он в Нью-Йорке, на работе.

Гость покачал головой.

— Не могу сказать, что имел удовольствие.

— О, а я подумала… — Она не желала допустить даже возможность того, что этот человек явился по ее душу.

— Но как знать, может, теперь, когда я приобрел здесь дом… Мы ведь с вами соседи.

Улыбка то гасла, то снова, как прожектор, озаряла лицо гостя, которое между вспышками утрачивало всякую выразительность. Строгое лицо, изборожденное глубокими морщинами и рытвинами. Внушительный нос и высокие острые скулы говорили о наличии в его жилах либо славянских, либо индейских кровей. Длинные седые волосы — без залысин на лбу — были гладко зачесаны назад, а темные узкие глаза за стеклами очков в тонкой металлической оправе смотрели прямо, отчего Карен в своем халате и шлепанцах почувствовала себя неодетой.

— Что, прямо здесь, на Лэттингтон-роуд? — спросила она и тут же пожалела о нотках недоверия в голосе.

— Ну, мы практически соседи… — Мужчина простодушно рассмеялся, то ли проигнорировав, то ли не заметив пренебрежения хозяйки дома. — Я только что приобрел имение в Олд-Уэстбери, прямо на берегу пролива. Дом в колониальном стиле, с четырьмя спальнями, выходит на первую площадку для гольфа. Вам непременно надо там побывать — райский уголок!

— Боюсь, мужа не будет допоздна.

— Ценю! Должно быть, он деловой человек. Просто я подумал, что сейчас самое время отдать дань уважения, если вы меня понимаете.

Карен взглянула на него, не уловив смысла его слов, не зная, как реагировать.

— Признаться, не очень, мистер Серафим…

— Друзья зовут меня Виктор.

Она стянула отвороты халата под самым горлом.

— Не хотите чего-нибудь выпить? Эта жуткая погода… — Карен подошла к столику с телефоном и набрала номер кухни, собираясь попросить Дарлину принести поднос с прохладительными напитками; руки у нее дрожали. — Чай со льдом?

Он кашлянул у нее за спиной; где-то заиграло радио. Выглянув в окно, Карен оторопела: она узнала его, этот автомобиль, стоявший на подъездной аллее, — должно быть, автомобиль Виктора Серафима. Внутри у нее все оборвалось.

Брэкен радостно обнюхивал белые шины.

А чему тут удивляться? Рано или поздно они бы все равно дали о себе знать. К ней в любом случае должны были прислать «сборщика податей». Она знала, что к чему, Сильвия все ей объяснила. Но кто мог предположить, что они заявятся так скоро, — черт, еще ведь и недели не прошло!

— Спасибо, не надо чаю, — ответил он с упреждающим жестом руки.

Вот уж не думала, что у них хватит наглости заявиться прямо к ней домой.

— Слушаю, миссис Уэлфорд.

— Нет, ничего, Дарлина. — Карен положила трубку.

Это был все тот же «линкольн-таункар», который она видела в воскресенье вечером, когда приходила за деньгами на Пьера, 11. За рулем — все та же парочка молодых амбалов, она узнала навороченные рубашки фирмы «Лакосте» одинакового серого цвета — как ливреи. Вон, обернулись в ее сторону, отчаянно работая губами и руками: они переговаривались друг с другом на шквально-изысканном языке жестов.

Карен была вынуждена ухватиться за край стола, чтобы не упасть.

— Если без формальностей, — проговорил Серафим совсем другим тоном, — то нам с вами надо обсудить одно дельце.

— Да, я знаю. Но не здесь. Как только у вас ума хватило заявиться прямо сюда, в этот дом? Муж может вернуться в любой момент. Господи, ведь у меня маленький сын!

— Да ладно, не переживайте. — Голос Серафима потеплел. — У меня у самого два пацана. Я человек семейный. Вам не о чем беспокоиться. Будьте умницей, делайте что положено, и ни одна душа не узнает о нашей сделке, никто никому не причинит зла.

— Боюсь, мне придется попросить вас покинуть дом, и немедленно. Вы не должны больше сюда приходить. Никогда. Это ясно?

— Я уйду, когда сочту нужным, — ответил Серафим. — Это ясно? Позвольте вам кое-что объяснить. — Он подошел к ней и, взяв со столика книгу посетителей, начал ее листать.

— Вы знакомы с известными людьми, — сказал он, кивая головой, как будто его это впечатлило. — Хотите, я впишу сюда свое имя? Да ладно, успокойтесь, я пошутил. Но у меня со всеми так — с клиентами, считающими себя вправе презирать меня за то, чем я зарабатываю на жизнь. Ростовщик, Шейлок, жид! Все так про меня думают. Это несправедливо по отношению к евреям и еще более несправедливо по отношению ко мне. Но у меня с ними разговор короток. Скажи кому в наше время, что ты из Боснии — а в моем случае это так и есть, хотя вырос я здесь, в Бруклине, — сразу хвост подожмет.

— Я всего лишь вежливо попросила вас уйти. Вы не имеете права здесь находиться.

— Моя профессия ничем не отличается от… — Серафим возвел глаза к потолку. — Ведь когда вы идете в банк, ипотеку или кассу взаимопомощи, вы рассчитываете, что доверие, которое вы им оказываете, будет взаимным. Правильно? Ты мне — я тебе. Вы хотите править миром — прекрасно, дерзайте, но вы должны понимать, что я слишком давно кручусь, чтобы меня все это впечатляло. — Он обвел ладонью дом, парк и весь привилегированный мир вокруг, потом захлопнул книгу посетителей и швырнул ее на столик. — Ну раздвинули вы ножки, разбили пару яиц, захомутали богатого мужика, и что? Я слишком много о вас знаю, принцесса. Я знаю вашу историю. Знаю женщин вашего типа. Вы не в том положении, чтобы разговаривать со мной как с последним дерьмом.