Лесли Форбс - Пробуждение Рафаэля

Шутка состояла в игре слов, которая делает перевод столь тонким искусством. Насколько часто, спрашивала себя Шарлотта, в итальянской истории переводчик, il traduttore , оказывался предателем, il traditore ? Измени пару букв, и всё меняется.

Прокопио зажёг масляную лампу и подвесил под низким потолком, осветив подвал, сверху донизу покрытый словами и картинками. Стены, потолок, внутренность шкафов месяц за месяцем, год за годом оклеивались газетами и открытками с репродукциями известных полотен, находящихся в музеях по всей Италии; в сыром воздухе их уголки отклеились и завернулись. Почему человек, собиравший репродукции картин, так ненавидит одну из них, что готов уничтожить её? Наверняка немую подвигло на это безумие или бешенство, решила Шарлотта.

Яркие открытки, прикреплённые поверх серых башен текста, напомнили ей светлые участки горных склонов, видимые сквозь городские стены. Её педантичный, аналитический ум начал искать смысл или определённый порядок в случайном расположении образов и заголовков: GUERRA, MASSACRATI1 [88] Война, массовое убийство (ит.). (здесь на мысль приходит рафаэлевское «Избиение младенцев»), ASSASSINIO, OMICIDIO [89] Политическое убийство, убийство (ит.). (а здесь «Бичевание» делла Франчески). VIOLENZA CARNALE, VIOLENZA SU DONNA, CELE-BRITE SCANDALE. Распятия, замученные святые, девственницы, и тут же война, массовые убийства, политические убийства, зверство, изнасилование, скандальная история жизни кинозвезды — все те же старые истории, чтобы продать газеты, религию и национализм последних пятидесяти лет, ставшие обоями этого подвала. Шарлотта переходила от одной войны к другой, к третьей, к четвёртой. Итальянцев посылали с Франко умирать на гражданской войне в Испании, итальянцы замерзали на русском фронте.

— Тут есть газеты, должно быть, тридцатилетней, а то и больше давности… Этот подвал принадлежал семье Муты?

Он ухмыльнулся:

— Кто такая эта Мута, о которой вы говорите? Может, цыганка. Какая-то заблудившаяся беглянка, которая завернула в Сан-Рокко в поисках убежища. В войну и после неё много было таких.

Шарлотта попробовала зайти с другой стороны:

— А не умеет ли она читать, раз хранит всё это?

— Нет. Моя тётка оставляет наши газеты у церкви, иногда и открытки, но для немой это просто материал. Газеты спасают от холода и сырости, ими удобно разжигать огонь. — Он показал на грубую печку с трубой, которую немая соорудила для себя.

— Так она что-то готовит? — спросила Шарлотта. — Она не удивилась бы, увидев обглоданные кости. Звериная жизнь.

— Разумеется. Чувствуете запах рыбы?

Шарлотте казалось, что в подвале стоит вонь, как в звериной берлоге. Она пришла в ужас от этого свидетельства безмолвного подземного существования, одиночество которого скрашивают лишь лица с репродукций.

— Я время от времени вижу, как она ставит ловушки на рыбу в горном ручье, хотя близко она меня не подпускает. Но вот это — моё. — Он показал на тарелку с горкой сосисок. — Я приправляю их апельсиновой цедрой и пряностями, а моя тётка оставляет их вместе с газетами. Немая, наверно, воображает, что они — дар богов. — Он взял кусок грубого мыла. — Я сделал его из каустической соды и лаврового листа, как, бывало, делала моя мать. — Он улыбнулся с некоторой злостью. — И с добавлением непригодных свиных обрезков, когда забиваю свинью, — это главная составляющая. Однако при этом нужно быть осторожным. Одного взгляда постороннего человека вроде вас во время варки мыла достаточно, чтобы испортить всю партию.

Свет лампы отбрасывал на стену увеличенную тень его лохматой головы, чётко рисовались крупные завитки волос. Чувствуя его позади себя, как подобное быку существо в этом лабиринте слов, Шарлотта двигалась от описания сосисок и мыла вдоль стен, уставленных консервированными продуктами. Многие наклейки на банках были времён войны, другие банки, без наклеек, — недавнего приготовления, соответственно их содержимое было посвежее: солёные грибы, чьи побледневшие пластинки напоминали жабры, белые, похожие на спаржу и размером с палец, куски рыбы. Она направила луч фонаря вглубь подвала, где помещение, сужаясь, переходило в коридор, почти заваленный обвалившейся землёй вперемешку с деревянными брусьями.

— Туда нельзя!

Окрик Прокопио не дал ей последовать за лучом; тут же он с удивительной лёгкостью и быстротой шагнул к ней и положил руку на плечо. Мощь его руки парализовала её, будто огромная лапа или копыто заявило права на эти несколько дюймов её кожи. Какая-то тяжесть пронзила её, пригвоздив к земле.

— Это почти под воротами Люцифера, куда швыряли гранаты, — сказал он. Она чувствовала сигарно-анисовый запах его дыхания, как ни странно, казавшийся приятным. — Потолок держится ни на чем, на червях и кроличьем помёте.

Он повёл её прочь от обвала, но не успел помешать ей ещё раз осветить фонарём стены. Сверху на драные газеты свешивались пучки корней.

— Смотрите! Что это?

— Идём, Шарлотта! Здесь опасно!

— Нет, подождите, я хочу посмотреть. — Шарлотта выскользнула из-под его руки, едва заметив, что он обратился к ней так по-свойски, и осторожно двинулась вглубь коридора к пожелтевшему листку, наклеенному на стене. Она попыталась прочитать неразборчивые бледные строки, написанные от руки. — Господи, написано по-английски! Это, наверно… наверно, осталось с войны!

«1. Все встреченные молодые крестьяне не представляют опасности; они дезертиры, бежавшие из армии или из Германии, и находятся в столь же рискованном положении, как вы.

2. Чем беднее дом, тем он безопаснее; хозяева богатых домов, как правило, фашисты.

3. Не задерживайтесь на одном месте; достаточно ночи и дня в доме.

4. Женщины, работающие в поле, обычно не опасны. У них могут быть сыновья вашего возраста.

5. Если крестьянин видит, что вы прячетесь на его поле, он пройдёт мимо и притворится, что не заметил вас. Позже он вернётся, и если сочувствует вам, то спросит, не голодны ли вы. Если он не предложит поесть, быстро уходите».

Наставления англичанину, пробирающемуся к своим, подумала она. Предупреждение другим.

— Как удивительно, что листовка сохранилась до сих пор!

Она начала сдирать листовку со стены, но Прокопио мягко потянул её прочь.

— Оставьте, — сказал он. — Эти стены очень непрочны. Да и зачем она вам — кто-то наклеил её здесь много лет назад, заодно с газетами…

Не сумев, как ни старалась, содрать рукописную листовку целиком, Шарлотта покачала головой. В руках у неё оказалась только короткая вертикальная полоска с подобием хайку: дезертиры как вы фашисты притворится достаточно ночи.

Оглядываясь на обрывок, Прокопио мягко сказал:

— Иногда я спрашиваю себя, знает ли она хотя бы, что война кончилась?