Георгий Ланской - Танцы мертвых волков

Соседка снизу, старуха лет семидесяти, встретила меня злобным взглядом и сжатыми губами. Кажется, понемногу она начинала нас различать, поскольку со мной так и не поздоровалась. С Игорем она была куда более приветлива. Проходя мимо, я ощутил удушливый смрад немытого тела, застарелый запах мочи и грязи. Мне кажется, так пахнет старость: нищая, без намека на честность и благородство, старость людей, не сделавших в жизни ничего, за что их следовало уважать. При всей своей ужасающей нечистоплотности, старушка мнила себя кокеткой, периодически радуя общество своими эпатажными нарядами. Вот и сегодня на ней было пальто побитое молью, потерявшее вид еще в прошлом тысячелетии, легкомысленный пестрый шарфик и грязноватая шляпка с вуалькой, издали похожая на облезлую крысу. Когда старушка на миг ощерилась не то в оскале, не то в улыбке, я увидел, что у нее практически нет зубов. Старуха была типичной обитательницей города, и я не удивлюсь, если, странствуя по кривым переулкам ночной порой, найду ее, высасывающей кровь из невинных младенцев.

Поковыряв в замочной скважине ключом, старуха открыла дверь. Чудовищная вонь едва не сбила меня с ног.

Газеты безмолвствовали. По дороге в свою берлогу я скупил все, что выходили в городе, плюс столичные толстушки с местной вкладкой. О произошедшем в городе не было сказано ни слова. Особая надежда на одну из столичных газет также себя не оправдала. Ничего не значащие заметки пестрили умеренно броскими заголовками, но о главном (для меня!) они не сообщали. Впрочем, какие могут быть новости в мертвом городе, где основная новость лета — урожай зерновых текущего года.

В полупустом автобусе я дремал, вытянув ноги. Усталая женщина-кондуктор тускло смотрела в окно, не радуясь концу смены. В салоне было холодно, воняло бензином и чем-то кислым. Над ухом орал динамик. Хилый мальчишеский голос старательно выводил незатейливую песенку о зоне, куполах и ветке сирени. Тоска по дому, который он видел сквозь решетку, выходила неубедительной. Я поморщился и включил плеер.

Дом был пустым, выстуженным и неприветливым. Лобо вяло помахал хвостом, ожидая подачки. Накормив его, я еще раз пересмотрел газеты, а потом раздраженно швырнул их на пол. Тишина… Странная тишина… Неужели, до сих пор не поняли? Брат, к примеру, уже наверняка догадался, если не обо всем, то хотя бы подоплеку моего настроения обнаружил безошибочно… Но он умный, а в милицию идут только дегенераты.

Теперь же, лежа в кровати, я перезвонил Игорю, чтобы услышать его голос, успокоить, или, напротив, сорвать на нем раздражение, но телефон уже был выключен. Лана наверняка спала, так что перезванивать я не стал.

Я еще раз покосился на валявшийся рядом сотовый, но так и не взял в руки. Время еще не пришло. А всякий злодей имеет четкий план, которого придерживается, несмотря ни на что. Колыхавшиеся тени за окном лезли в комнату, протягивая кривые пальцы к горлу, а мое лицо, отражавшееся в старом зеркале, скалилось гротескной улыбкой Джокера. Я помахал отражению рукой и закрыл глаза.

Город подождет.

Кирилл

В ГУВД я оказался только ближе к вечеру.

Собственно, никто мне не давал поручений бросить родной отдел в микрорайоне и отправляться к коллегам из центрального. Теоретически, запрос можно было сделать и по телефону, но я решил — поеду сам. В кои то веки из туч вылезло солнышко и (о, чудо) начало припекать. День выдался жаркий, даже душный — верный признак того, что ближе к вечеру небо вновь затянут тучи. В планах было покопаться в сводках с самого утра. Вот только городские мероприятия с планами не очень согласовывались.

Утром нас отправили на центральную площадь. Новый мэр вещал с высокой трибуны о политике президента, подобострастно кланяясь в сторону Кремля. Рядом с мэром торчала какая-то шишка из столицы, важно кивая и перебирая усами, как навозный жук. С утра на разводе нам сказали, кто это, вот только я, отчаянно зевая до пробок в ушах, так ничего и не услышал. Это еще хорошо, что утром позвонил верный Санчо Панса, то бишь Сашка Семенов, предупредил об усилении и необходимости придти на работу в форме.

Народу на площади было много. Насколько я понимал, сюда согнали всех госслужащих из окрестных административных зданий, так сказать, для поддержания тусовки. Я поскреб в голове и попытался вспомнить: может сегодня праздник какой? Память упорно отказывала.

Работы, в общем-то, было немного. Начальник, мазнув взглядом по нам с Семеновым, удалился в сторону сцены. Воспользовавшись ситуацией, я отошел в тенек и безрадостно уставился в толпу. Ну, скажите, кому придет в голову устраивать тут заварушку? Наш город и без того сонный и инертный. Взорвись на окраине ядерная бомба, никто и не почешется, пока все не попадают замертво. Даже когда президент приезжал среди зимы, в жуткий февральский день, никому в голову не пришло организовать теракт или хотя бы просто пьяную бучу. Да, тогда, отстояв на морозе в колючую вьюгу добрых восемь часов, мы прокляли все на свете, включая исполнительную власть и особенно ее официальные визиты. Мне дважды повезло. Во-первых, начальник поставил меня оберегать от демоса краеведческий музей, так что я, как только президент толкнул краткую приветственную речь, зашел внутрь и просидел там до закрытия. Во-вторых, в музей ввалился окоченевший Шмелев. Работники пробовали его не пустить, Никитос устроил жуткий скандал. В итоге я вышел на шум и уволок его с собой в какую-то подсобку. У продрогшей акулы пера с собой оказалась плоская фляжка с коньяком, который мы и выжрали без зазрения совести.

— За что люблю нашего президента, — глубокомысленно заявил Никита, — так это за краткую осмысленную речь. Ему тоже, видать было холодно, поэтому он не по делу языком не чесал. Два-три емких предложения — и адьё, всем привет. Помахал ручкой и поехал дальше.

— Ты тут так задубел? — спросил я.

— Где там… Я еще на открытии школы был. Я бы директору в дыню дал с искренней радостью… Ты представляешь, на дворе минус двадцать, а президента встречают радостные синие дети в легких рубашках и платьицах… Хорошо, что он сразу велел их в школу завести.

— Ну, так они, поди, перед его приездом вышли, — наивно предположил я. Никита посмотрел на меня, как на больного.

— Ты перед самым приездом на пост пришел? То-то и оно. Вот и они как положено за три часа. И мы так же. А иначе не пропустят — протокол, аккредитация и все такое. Так вот, мы там проторчали ровно три часа, и дети столько же. А где-то за час с ним сняли пальтишки. Вот скажи, президенту не все равно, в пальтишках они его встретили или в белых рубашках?

— Думаю, на форму одежды он даже не обратит внимания, — пожал я плечами. — А ты всегда носишь с собой коньяк?