Грег Диналло - Фиаско

Служанка в форме подкатила сервировочный столик и наполнила соком бокалы, положила на тарелки блины и копченую лососину.

— Я в замешательстве, мистер Рабиноу, не знаю, что и подумать, — заметил я, когда служанка разлила по чашкам кофе и отошла. — Обо мне здесь ничего не написано, мы с вами никогда не встречались. Как же вы догадались, что это именно я?

— А я привык распознавать любого, кто может навредить или, наоборот, оказаться полезным мне, — объяснил он, помешивая кофе. — Вы, Катков, занимаете двойственную позицию, и я еще не решил, к какому лагерю вас отнести.

— Наемный убийца в Москве склонил меня к мнению, что вы уже приняли решение.

— Убийца? — переспросил он с явной обидой, глаза его сузились от гнева. — Почему вы так думаете? Я предпочитаю оружие умственного поединка, тщательно выбираю цели и очень редко промахиваюсь.

— Я не собираюсь обидеть вас, но тот малый в лифте искал у меня не коэффициент умственного развития.

Рабиноу ткнул пальцем в газету и сказал:

— Ребята с крупнокалиберными убойными ружьями. Подумайте только. В мире кругом насилие; чем больше у тебя достижений, тем интенсивнее на тебя охотятся. Спортсмены, кинозвезды, предприниматели — все мы плывем в одной лодке. К сожалению, в мире бизнеса оружие и охранники стали такой же неотъемлемой частью, как женщины и компьютеры.

Откинувшись на спинку стула, он посидел так минуту другую, потом встал и пошел к камину, а я подумал, что его слова были бы хороши для надгробной надписи. На мраморной надкаминной полке стояли в рамках семейные фотографии: обожаемой жены, миловидной дочери — вот она ребенок, вот выпускница колледжа, вот невеста, смеющихся внучат, гордых родителей и всяких родственников. Он взял один снимок и передал мне.

— Вы случайно не знаете, кто это?

Из надраенной серебряной рамки на меня глядел пожилой мужчина лет семидесяти, с карликовым пуделем на руках. Сходящиеся к носу глаза, отвислый нос и широкая улыбка придавали ему вид чем-то удивленного верблюда.

— Ваш отец, наверное?

Рабиноу отрицательно мотнул головой и улыбнулся.

— Это мой учитель. Восемьдесят лет назад, когда он приехал сюда, его звали Мейер Сачовлянский.

— А-а! — воскликнул я, вспомнив, — Мейер Лански, не он ли?

Рабиноу просиял.

— Он был великий человек, честный бизнесмен в бесчестном мире бизнеса и гений во многих ипостасях. Наши семьи приехали сюда из одного и того же городка.

— Из Гродно, помнится, на польской границе. Глаза Рабиноу блеснули, в них зажглось любопытство.

— Я ведь журналист, мистер Рабиноу, и занимаюсь журналистскими расследованиями.

— Об этом мы поговорим попозже, — проворчал он, возвращая портрет на место. — А сейчас я хотел сказать, что Мейер знал все, что нужно было знать о бизнесе, и учил меня. Даже в ФБР считали, что он мог бы успешно заправлять всей корпорацией «Дженерал моторз».

— А мне говорили, будто он и в самом деле ею заправлял.

— Должен был заправлять, но предпочел другую стезю… — Рабиноу вернулся к столу, лицо его посуровело, и он добавил: — Евреем по рождению он не был.

— Почему и сменил фамилию?

— Его здорово оскорбили дважды, к вашему сведению, Катков. Мейер гордился тем, что принадлежал к евреям, как, впрочем, и я горжусь. В тридцатых годах он срывал нацистские сборища в Нью-Йорке, а после войны, когда Израиль сражался за свое существование, он не продавал оружие арабам. Но израильтяне все равно не признали его за своего и отказали ему в гражданстве — эта обида и доконала его.

— Они не хотели иметь дело с людьми, которые играют не по правилам?

— Не по правилам?! — негодующе воскликнул он. — Да вообразите только, где бы были израильтяне сегодня, если бы они играли по правилам! Он уговаривал меня не повторять его ошибку, но я не внял его предостережению.

— А вас исключили из гильдии адвокатов до этого совета или после?

Глаза Рабиноу вспыхнули от негодования.

— Все это сплетни, все было не так. У Мейера получилась размолвка с некоторыми деловыми партнерами, итальянцами. Тогда в отместку, чтобы досадить ему, они бросили меня на растерзание акулам. — Он переводил взгляд с одной фотографии на другую. — Пришлось ради благополучия семьи изменить фамилию, но не привычки — я и сейчас играю по правилам.

Сокрушался он прямо-таки мастерски, если бы не последние события, свидетелем которых я был.

— Все это хорошо. А полмиллиарда долларов, вырученных от продажи наркотиков и найденных в подвалах одной из ваших фабрик?

— Одной из моих фабрик?

— Да, той, что в восточной части Балтимора.

— А-а, Балтимор, кое-как застроенный город, прекрасная в этом отношении перспектива. Я приобрел там немало всякой недвижимости и не могу помнить все виды своей собственности.

— Готов на что угодно спорить, что мистер Лански помнил бы.

— Это уже третий пропущенный мяч, Катков. Вы знакомы с бейсболом?

— Допустим, вы не помните всех названий своих компаний. Но то здание принадлежит корпорации ИТЗ. Теперь припоминаете?

— Ну и зануда же вы, черт бы вас побрал.

— Это необходимое качество моей профессии. Скажите, компания ИТЗ ваша или не ваша?

— Разумеется, моя. Я создал ее для бизнеса в России. Можете не верить, дело ваше, но мои родители подвергались гонениям, как и Мейера и, по-моему, ваши. Они и уехали, чтобы дети обрели лучшую жизнь. Теперь у меня лучшая жизнь, но я по-прежнему заинтересован делать деньга, заинтересован даже больше, нежели прежде. Другими словами, я готов делать все, чтобы ваша и моя страна становились все более демократичными.

— Выходит, мы единомышленники, мистер Рабинович?

Он откинулся на спинку стула и с каким-то сожалением улыбнулся.

— С одним только различием, Катков: ваши родители никуда не уезжали и вынесли все до конца. В вас заложены здоровые гены. Вы обладаете силой воли и нужным нахальством.

— Кроме того, у меня нет выбора. Вначале вы не хотели спорить со мной. А как теперь?

— Все еще колеблюсь. Страшно за вашу страну. Он замолк на минутку, собираясь с мыслями, и поправил себя: — За нашу страну. Вы отдаете отчет в том, какие чудовищные вещи там сейчас происходят? Маргарет Тэтчер понадобилось целых двенадцать лет, чтобы приватизировать всего пятнадцать процентов английской экономики. А Ельцин пытается сделать это одним махом. Без частных капиталовложений ему не обойтись, однако инвесторам трудно решиться на долгосрочные капиталовложения при существующей в стране всеобщей коррупции. Она не отпугнет Рабиновича, потому что ему коррупция привычна, как мать родная, но она уже достала других предпринимателей. Иностранные банки, которые годами сотрудничали с Советским Союзом, сворачивают свой бизнес в России и уносят оттуда ноги. Большинство из них теперь не дадут ни цента займов для закупки зерна в любой зарубежной стране.