Грег Диналло - Фиаско

— Госдепартамент подтвердит ваши слова?

— Можете не сомневаться.

— Как и вы можете не сомневаться, что я сделаю запрос и выясню, почему они нарушили свое же эмбарго.

— Не трудитесь, все делается по стародавним порядкам и укоренившимся традициям.

— Такая практика мне хорошо знакома.

— Думаю, очень даже знакома.

— Не сочтите за обиду, но, учитывая ваш опыт, почему бы правительству Соединенных Штатов…

Рабиноу так и вспыхнул от негодования.

— Дальше не надо. Вы ссылаетесь на опыт мистера Лански?

— Да, именно это я и хотела сказать.

— В таком случае я обязан принять меры, чтобы меня не оскорбляли.

— Успокойтесь, мистер Рабиноу. Не распаляйтесь, лучше вернемся к моему вопросу. Почему же американское правительство решило иметь дело с вами, а не с другим бизнесменом, тоже владеющим сетью гостиниц и заправляющим игровым бизнесом?

— А это вовсе и не наше правительство, — ответил он, пряча в уголках губ самодовольную улыбку. Неспешно поправил галстук, заставив Скотто помучиться в недоумении, и лишь затем выложил самое главное: — Так решил сам Кастро — лично он.

У Скотто от удивления аж челюсть отвисла. Признаться, у меня тоже.

— Неужели правительство США согласилось с этим? — Она все еще не пришла в себя от изумления.

Рабиноу, явно наслаждаясь ее замешательством, с апломбом пояснил:

— Это история длинная. Можете выкроить еще полчасика? Мне не терпится показать вам кое-что интересное.

Не дожидаясь ответа, он двинулся из кабинета, зная наперед, что мы пойдем вслед за ним.

Скоростной лифт опустил нас в подземный гараж финансового центра, где уже наготове стоял «линкольн». Глянцевитый, вылизанный, отполированный до черного зеркального блеска, своими изящными формами он затмевал правительственный российский «ЗИЛ» — по сравнению с американским лимузином тот выглядел грубой бронированной колымагой. Вместе с Рабиноу я сел на заднее сиденье, а Скотто — на выдвигающееся, лицом к нам. По спиральному пандусу машина выехала на бульвар Бискейн, затем повернула на Флаглер и помчалась через реку Майами.

Мы проезжали по городу, где стояла неимоверная жарища, наслаждаясь прохладой аэрокондиционера. Я заметил, что на фасадах баров и магазинов стали все чаще появляться вывески и надписи на испанском языке. Вскоре мы въехали в городской квартал, где на улицах царило грубоватое веселое оживление, напомнившее мне улицы Гаваны двадцать лет назад. Повсюду виднелись разноцветные неоновые, пластмассовые, просто намалеванные краской зазывные и рекламные надписи вроде таких: «КАФЕ КУБАНО», «РЕСТОРАН ЛОС ПИНАРЕНОС», «МАКСИМО ГОМЕС ПАРК», «ЛАС КАСА ДЕ ЛОС ТРУКОС», «БАНК ЭЛЬ КРЕДИТО», «ВАРАДЕРО МАРКЕТ».

Беспечно и неторопливо расхаживали старики в красочно расшитых рубахах, которые Рабиноу назвал «гуаяберас». Черноволосые женщины ожесточенно торговались с разносчиками и лоточниками, шумно рекламирующими свои незатейливые товары и всякую снедь, которую они разложили на ручных тележках или на шатких раскладных столиках. Без всяких указаний от Рабиноу шофер замедлил ход и остановил машину перед цветочным магазином. Яркие живые цветы пламенем полыхали в витрине и были везде, даже на пешеходной дорожке.

— Оставайтесь в машине, — сказал Рабиноу, когда шофер открыл перед ним дверь. Он сразу направился к владельцу магазина, судя по всему — кубинцу, который горячо приветствовал его.

— Что он, черт бы его побрал, задумал? — спросил я, когда дверь за ним захлопнулась.

— Отколотить меня, вот что, — насмешливо ответила Скотто. — Я все же считаю, что он врет по-наглому и не краснеет.

Я насторожился:

— Почему вы так считаете?

— Заметили телескоп у него в офисе?

Я кивнул, но не понял, к чему она клонит.

— То, что направил он его прямо на пирс, разумеется, не заметили? Более чем уверена: он рассматривал контейнер № 95824.

— Но как непреложный факт все же утверждать не можете?

— Не могу. Но все же не верю, что он, дерьмо поганое, и на Варадеро собирается смотреть в телескоп. Я имею в виду…

Тут она прикусила язык, так как на окно машины пала тень Рабиноу, и шофер открыл перед ним дверь.

Мы со Скотто лишь недоуменно переглянулись, когда Рабиноу снова уселся рядом со мной, держа в руках букет лилий. Поскольку он помалкивал, недоумение наше усиливалось. После нескольких поворотов лимузин подъехал к вымощенной дорожке перед сторожевой будкой у ворот. Пожилой смотритель безучастно посмотрел на нас и только кивнул. На потемневшей от времени бронзовой доске виднелась надпись: «Кладбище Гора Нево».

— Катков, вы знаете Ветхий Завет? — спросил Рабиноу, когда лимузин въехал в распахнутые ворота.

— К сожалению, когда я был мальчиком, к изучению Закона Божьего власти моей страны относились очень неодобрительно.

— Ясно. Ну так я объясню. Гора Нево находится на земле Ханаанской, там умер Моисей.

— Смутно припоминаю, что где-то читал об этом. Но скажите, для чего здесь, в центре «Маленькой Гаваны», устроено еврейское кладбище?

— Еще в 50-х годах здесь образовалась еврейская община, ее назвали Шенандоа. Ну а когда здесь появились кубинские эмигранты и поневоле стали общаться с евреями, к их взаимному удивлению оказалось, что между ними немало общего.

— Вы имеете в виду, что и тех и других изгнали из родных мест?

— Совершенно верно. Здесь до сих пор существует небольшая еврейская община, а кубинские беженцы испытывают к Израилю самые теплые чувства. Кладбище же является неким символом того, куда можно попасть, если прожить в этих местах до самой смерти.

Машина остановилась. Рабиноу нагнулся и вынул из ящичка между откидными сиденьями две ермолки, одну надел сам, другую дал мне и вышел из машины. Я успел забыть, как их носят, и мне не сразу удалось приладить ермолку на свои непокорные кудри. Кое-как натянув ее, я вместе со Скотто заторопился за ним. По обеим сторонам узенькой дорожки высились надгробные плиты с выбитыми типично еврейскими фамилиями: РОЗЕР, ЛЕВИН, ГОЛДБЕРГ, АБРАМОВИЧ. Дорожка привела нас к деревьям, стоящим вокруг невысокого гранитного памятника, по бокам которого возвышались восьмиугольные колонны, похожие на минареты. На памятнике простыми, без всяких завитушек, буквами была высечена фамилия: ЛАНСКИ.

Рабиноу положил на него цветы, постоял минутку в глубоком раздумье, затем повернулся к нам.

— Здесь бедному Мейеру должно быть хорошо. Он любил Кубу, любил ее народ. Он любил также ее историю и был очень проницателен в политике. Еще тогда предсказал все то, что произошло на Кубе. И с этими своими соображениями пошел в ФБР и выложил им все, потому что он также любил и свою страну.