Кейт О'Мара - Негодяйка

Когда у Элизабет уже не осталось никаких сомнений в неверности мужа, – помогла случайно обнаруженная в кармане его пиджака компрометирующая записка, – она уже относилась к этому со стойким безразличием, так же как и к "оплеухам", которые получала и на людях, и дома. Правда, по мере того как продвигалась его карьера, подобные выходки Симон позволял себе все реже. В конце концов, он был далеко не дурак и, казалось, понимал, что, как бы он ни относился к Элизабет, она со своими деньгами, изысканностью манер и полезными связями была его главным достоянием. Элизабет же держалась за этот брак с твердой решимостью пройти весь путь до конца. Оставить Симона было бы неразумно, это было бы предательством не только по отношению к нему, но и к себе самой, поскольку означало бы отказ от раз начатого дела. Все нужно доводить до конца, несмотря на препятствия и неудачи. И выходить из любой ситуации достойно. Этим заповедям Элизабет учили в школе и родительском доме, и ничто не могло заставить ее пренебречь своим долгом.

В то утро, когда Элизабет получила письмо Аманды, Симон был в кой-то веки дома. Он работал в своем кабинете над проектом важной речи и, по всей видимости, собирался посвятить этому весь день. Симон терпеть не мог, когда его отвлекали от работы. С другой стороны, подумала Элизабет, если окажется, что письмо не фальшивка, им надо заниматься немедленно. Один лишь намек на подобный скандал – и карьера Симона окажется под угрозой. Стоит бульварной прессе заполучить такую информацию, и поток грязи уже не остановить.

Элизабет внимательно перечитала письмо. Девочка предлагала сделку, в этом не было никаких сомнений. В тоне ее послания сквозили угрожающие нотки, словно она была исполнена решимости идти до конца. Элизабет решила отложить разговор с Симоном до ленча. В конце концов, пара часов ничего не изменит, а он в последнее время был особенно раздражительным. В сознании промелькнуло: не появилась ли у мужа новая пассия? Но Леони О'Брайен, если и в самом деле была его любовницей, то очень давно, еще до знакомства с Элизабет. Однако почему Симон никогда не говорил ей о ребенке?

Она тяжело вздохнула. Почему ей выпала такая участь – жить с человеком, который публично проповедовал мораль и святость семейных уз, а своей частной жизнью жестоко попирал эти же заповеди? Врожденная гордость мешала Элизабет признать поражение.

И, кроме того, оставались еще сыновья. Она не могла предать их, а значит, надо было сохранять выдержку во имя детей и их блага. Теперь, похоже, у Симона есть еще и дочь. Странно, но Элизабет всегда мечтала о малышке-дочери.

Все утро она провела в своей комнате, вышивая комплект накидок на сиденья. Работа успокаивала; Мэлкин, огромный серый кот, составлял ей компанию, с интересом наблюдая за тем, как пронзает ткань игла и протягивается длинная шерстяная нить. Когда часы пробили время ленча, Элизабет отложила вышивку. Захватив письмо Аманды, она вышла из комнаты и спустилась вниз; Мэлкин неотступно следовал за ней. Остановившись у кабинета мужа, она постучала в дверь.

– Да, – донесся до нее резкий голос Симона. Вид у него был крайне раздраженный, когда в кабинет вошла Элизабет в сопровождении кота.

Когда он в таком настроении, подумала Элизабет, сразу бросается в глаза, что рот у него слишком тонкий, а карие глаза скрывают сардоническую усмешку. И это при том, что Симон был все еще хорош собой.

– Я подумал, что несут ленч. Уже давно пора бы.

– Еще только час дня, – мягко сказала Элизабет. – Джанет уже идет. – В тот же миг в дверях появилась их экономка Джанет с подносом, на котором был сервирован ленч – холодное мясо и салат.

– Отлично, а то я проголодался. Поставьте сюда, Джанет. – Симон сдвинул в сторону разложенные на столе бумаги.

– Хорошо, сэр. – Джанет оставила поднос и, тепло улыбнувшись Элизабет, вышла из кабинета. Мэлкин взобрался на подоконник и принялся внимательно наблюдать за происходящим в саду. Элизабет подошла к столу.

– Что еще я забыл? – спросил Симон покорно, словно провинившись в чем-то.

– Что?

– Случилось, должно быть, что-то из ряда вон выходящее, иначе бы ты не стала прерывать мой ленч.

Элизабет холодно посмотрела на него. У нее иногда складывалось впечатление, что Симон забывал о том, что она его жена. Рабыня. Да, именно в таком качестве представала она в его глазах. Что ж, новость, которую она собиралась ему преподнести, несомненно, собьет с него спесь.

– Я подумала, что тебе следует ознакомиться с этим. – Элизабет протянула мужу письмо.

Ее тон насторожил Симона, и он взглянул на жену с удивлением.

– Но письмо адресовано тебе, – непринужденно сказал он, кинув взгляд на конверт.

– Думаю, тебе тоже стоит прочитать его, – твердо повторила Элизабет.

Симон пожал плечами, вытащил из конверта письмо и молча начал читать. Выражение его лица постепенно менялось. Бросив письмо на стол, он откинулся в кресле.

– Боже праведный, – тихо проговорил он, закрывая лицо руками.

– Есть здесь хоть доля правды? – спросила Элизабет.

– Трудно выдумать подобное, – глухо произнес он. – Конечно, это правда, черт бы ее побрал.

Учуяв напряжение в комнате, кот повернул голову и немигающим взглядом стал следить за происходящим.

– Почему ты мне ничего не рассказал об этом? – спросила Элизабет.

– Не было необходимости… это произошло еще до нашей с тобой встречи… и это было так несущественно.

– Я бы не стала называть брошенного ребенка несущественным, – холодно сказала она.

– Ребенок не был брошен, – резким тоном сказал Симон. – Я договорился, что о нем позаботится кормилица.

– Но, если верить девочке, ты не заплатил ей.

– Та женщина мне позвонила и сказала, что у нее на примете есть супружеская пара, которая хочет усыновить ребенка. Мне это показалось самым разумным выходом из этой дурацкой ситуации.

– Но ведь мать этой девочки хотела оставить ее себе, – не унималась Элизабет.

Лицо Симона потемнело.

– Это была сумасбродная идея. Она должна была сделать аборт, но потом вдруг заявила, что уже слишком поздно. Она была актриса – амбициозная, мечтающая о славе. Как бы она смогла работать с маленьким ребенком на руках? Нет, все сложилось как нельзя лучше.

Повисла пауза. Мэлкин начал умываться, и в комнате было слышно лишь шуршание его языка.

– Итак, что ты намерен делать с этой девочкой, Амандой? – непринужденно спросила Элизабет.

– Не обращать внимания, а ответ она скоро получит.

– Думаю, это было бы неразумно. Я уверена, она предлагает сделку.

Симон поднял на жену глаза – в них сквозила мольба о помощи.

– Что ты предлагаешь, Лиз? – Он всегда называл ее Лиз, хотя знал, что она предпочитает Элизабет.