Алексей Сейл - Живодер

— Как он?

— Ничего. Главное, как он будет себя чувствовать в ближайшие двадцать четыре часа, — его подключили ко всем возможным аппаратам, которые должны помочь. Заходи.

Она медленно и осторожно открыла ведущую в палату дверь, словно к той предыдущим недовольным пациентом была привязана граната, и они проскользнули внутрь.

Кроме отца Татема там находилось еще три пациента, каждый из которых был подключен к множеству аппаратов, — они словно вросли в стариков, опутав их паутиной проводов. Медсестра стояла склонившись над чьей-то неподвижной фигурой. Татем заранее подготовил речь для прощания с отцом, но успел произнести лишь: "Папа, я…" — в этот момент все аппараты вдруг заверещали и загрохотали. Палата словно заполнилась невидимыми звездолетчиками, которые наперебой начали кричать: "Тревога! Тревога! Внимание! Внимание! Перегрузка! Перегрузка!"

— Что это за ё-моё, что происходит?! — закричала медсестра в совершенно несвойственной для медицинского персонала лексике. — Что это за энергетический взрыв?

Заметив Татема, она бросилась к нему и, распахнув его пиджак, обнаружила под ним два мобильника и три пейджера, прикрепленных к рубашке.

— Выключите это сейчас же! — заорала она.

— А что, если мне позвонит Клайв Хоул?

— Мне наплевать, кто вам там будет звонить! Выключайте!

Регулярная возня с мертвецами, оказывается, может придать молодой особе недюжинные силы: медсестра схватила Татема за руку и вышвырнула его за дверь.

— Если ты не хочешь угробить своего папочку, быстро вырубай это! — добавила она. — Ты что, не видел объявления? Вход с мобильными телефонами запрещен!

— Я не думал, что это относится ко мне…

— С чего бы это?

— Я работаю на телевидении…

По прошествии некоторого времени Татема снова впустили в палату. Его отец уже открыл глаза и теперь обратился к нему слабым голосом:

— Сынок, я должен кое-что сказать тебе — мне в этом призналась твоя мать перед смертью. Отнесись к этому спокойно. Я тебе не отец. Ты же знаешь, как твоя мать любила Кена Додда, считала его лучше всех на свете. Ну так вот, когда он играл в ипсвичском "Гомоне" в шестидесятых, она прошла за кулисы, и он пригласил ее в свою гримерку… ну и…

Татем не стал это слушать.

— Ладно, папа, прости, мне надо выйти и кое-что проверить, — порывисто сказал он.

Он встал и вышел из палаты. Старик снова откинулся на подушку, и после этих последних усилий с ним произошла еще целая череда ударов, которые лишили его дара речи.

Татем вышел из больницы и остановился в предутренней английской дымке, судорожно включая все свои телефоны и пейджеры и проверяя, нет ли на них каких-нибудь сообщений. Сообщений не было.

— Черт! — взвыл он и набрал номер.

— Здравствуйте… да, я абонент вашей службы, — произнес он, когда ему ответили. — Я жду сообщения… и мне хотелось бы знать, не теряются ли они иногда… сообщения… из-за солнечной активности или еще из-за чего-нибудь? Нет? Понятно, ну спасибо.

Он замер с задумчивым видом, и тут к нему подошел человек внушительной комплекции.

— Привет.

— Привет.

— Я приехал для участия в шоу "Костолом II", устраиваемом Всемирной ассоциацией боев без правил. У меня сегодня выходной, и я хотел спросить, не знаешь ли ты здесь какой-нибудь круглосуточной сауны?

— Прости, дружище, я нездешний, — ответил Татем и двинулся обратно в больницу, оставив борца в полном недоумении.

Клайв Хоул сидел за столом и пытался сосредоточиться на чтении сценария Татема и Черри, но слова плясали у него перед глазами, разбегаясь черными кругами, как бывает, когда тебе кто-нибудь заедет в глаз. Он не знал, что ему делать. Осторожно положив сценарий на стол, он в отчаянии схватился за голову. Однако через несколько секунд раздавшиеся снаружи звуки вернули его к реальности. Через окно было видно, как рабочие восстанавливают поваленную секцию заграждения, через которую он совершал свои побеги. За работой наблюдала Черри. Потом она повернулась в сторону окон его кабинета и наградила его презрительным взглядом.

И тут у него родилась мысль — она мелькнула и начала испаряться, но он вцепился в нее, как в улетающего бумажного змея, и двинулся вслед за ней в небольшое полузаброшенное помещение, которое использовалось иногда для подготовки программ.

Клайв вышел в коридор первого этажа, который смутно помнил еще по тому времени, когда работал продюсером, и двинулся к двери с табличкой "Гримерная В". Внутри на высоких табуретах сидели несколько гримерш, рассматривавших фотографии своих кошек. При виде Клайва они оторвались от этого занятия, и он увидел, что с одной из них он пару лет назад работал на постановке комедии "Тусклые огни заштатного городка". Если бы не она, никто бы даже не догадался, кто он такой.

— Привет, Клайв, — сказала она.

— Привет, Кларисса, — ответил он и затараторил с бешеной скоростью, чтобы решение не успело оказаться погребенным под всеми контрдоводами, роившимися в его голове: —Да, я… э-э… я делаю скетч для… э-э… "Смехопомощи"… и мне нужен рыжий… э-э… рыжий человек, и я… э-э… хочу рыжий парик и бороду… да, парик и бороду, чтобы сыграть рыжего.

— Съемки уже начались? Мне казалось, что в этом году "Смехопомощи" вообще не будет.

— Нет, да, но через несколько дней начнут снимать, и я бы хотел немножко привыкнуть к э-э…

— К тому, как ведут себя рыжие?

— Вот именно.

— Евгения, — обратилась она к своей ассистентке, — ты не могла бы сходить на склад и принести рыжий парик и бороду?

Не прошло и нескольких минут, как довольный Клайв Хоул с рыжим париком на голове и рыжей бородой вышел в фойе и двинулся мимо огромной скульптуры работы Генри Мура, изображавшей фигуру полулежащего человека, о которой все говорили, что Мур вылепил ее в ожидании аудиенции у Клайва. Когда он приблизился к главному выходу, Татем, следивший за всеми выходящими в инфракрасный прицел снайперской винтовки из окна своего кабинета, не узнал его.

Выйдя за ворота, Клайв немного помедлил на Вуд-лейн и двинулся в сторону станции метро; он еще помнил о том, что подземка — это вид транспорта, которым он пользовался до того, как его начала возить служебная машина Би-би-си. Запихав руки в карманы, он принялся искать мелочь, пока не нащупал монету, напоминавшую по своим размерам фунт. Однако это оказался не фунт, а испанские сто песет — как они очутились у него в кармане? Может, он, сам того не заметив, побывал в Испании? Однако он был уверен, что не ездил туда, и тут ему пришло в голову, что он ни в чем не может быть уверенным, поскольку может полагаться лишь на сведения, поставляемые его собственным мозгом, а этот его мозг является слишком ненадежным свидетелем.