Титания Xарди - Лабиринт розы

— Это ценнейшая реликвия нашей семьи,— с жаром отозвался Кэлвин.— Но мы пока не выяснили, от чего этот ключ.— Он быстро взглянул на Алекса, а потом снова уставился на кулачок Люси, в котором был зажат ключ.— Известно ли вам, что он будто бы приносит беду, если его не передать от матери к дочери?

— Нет, не известно,— равнодушно ответил Алекс. Он никогда никого не проклинал и не ругался.— Его получил Уилл, и что бы наша мама ему при этом ни сказала, теперь это навсегда останется между ними.— Он с легкой усмешкой покосился на кузена.— Вы, кажется, осведомлены лучше, чем все мы.

— Мама предупреждала меня, что от матери его должна наследовать дочь или в крайнем случае племянница, если нет дочерей. Иначе может произойти какое-нибудь несчастье. Образно говоря, прервется некая цепочка.

Лицо Люси выражало молчаливый протест словам Кэлвина, но она по-прежнему не проронила ни слова.

— Ну какая нам разница, если мы даже не представляем, к какому столу, или двери, или шкатулке он подходит,— произнесла Шан, почувствовав, что пора как-то рассеять сгустившееся напряжение.

Сама она выступала за то, чтобы ключ остался у Алекса. Со времени смерти Дианы Уилл провел бессчетное число ночей без сна, и Шан горестно ассоциировала этот ключ с тем омутом боли, который постиг его после кончины матери, и даже винила эту безделушку в их с Уиллом разрыве, поскольку ее бойфренд едва не спятил из-за нее. Пусть уж лучше хранится у Алекса: он не Уилл и не даст ключу превратиться в навязчивую идею.

Принесли обед, и напряжение немного спало, но Кэлвин вскоре убедился, что, несмотря на все его усилия, обсуждение темы ключа и проклятия стало решительно невозможным. Аппетит у него пропал, и он не скрывал радости, когда все засобирались, чтобы прогуляться к церкви. Они неспешно тронулись вдоль по улице, и Кэлвин не выдержал — обернулся к Алексу и посмотрел на него в упор:

— К реликвии раньше прилагался некий документ — на памяти моей бабушки он был еще цел. Могу предположить, что там указано местонахождение замка для этого ключа.

— Я совершенно не в курсе, но обязательно разберу бумаги брата. Некоторые его вещи все еще у коронера.

Алекс демонстрировал полное равнодушие к вопросу и впервые скрыл кое-что из того, что уже знал. Открывая тяжелую створку двери в церкви Святой Марии, он поинтересовался:

— Так что же Джон Ди? Чем он важен для нас?

Прежде чем ответить, Кэлвин окинул взглядом интерьер небольшой церкви — светлой, но все равно казавшейся приземистой. Краем глаза он наблюдал за Люси и сразу заметил, что на нее подействовала атмосфера места: девушка взволнованно прижала руку к груди. Кэлвину захотелось поговорить с ней, но так, чтобы не задеть Алекса.

— Он первым ввел в обиход выражение «Британская империя» и помог королеве нанести ее на карты. Он владел огромной библиотекой — одной из богатейших во всей Европе. Его книжное собрание насчитывало более трех тысяч томов и редких рукописей, тогда как ваш Кембриджский университет в те времена обладал только тремя сотнями! Многие полагают, что разграбление коллекции Ди на отдельные экземпляры, которые впоследствии рассеялись по всему свету, сравнимо с утерей сгоревшей Александрийской библиотеки.

Кэлвин снова пристально посмотрел на Алекса, и тот отозвался:

— Верно. Некоторые тома сейчас находятся в Королевском терапевтическом колледже — вы сказали, и я тут же вспомнил. Напрашивается сравнение с книгами Просперо…

Алекс явно уклонялся от темы, и Кэлвин, не дождавшись предполагаемой реакции, продолжил:

— Ко всему прочему Ди был первым в истории Джеймсом Бондом, вернее, членом секретной шпионской организации Уолсингема, в которую входил и сэр Филип Сидни. Ди доводился ему тестем и одновременно наставником. Он присвоил себе персональный шифр 007. Два нуля означали, что Ди являлся «глазами» королевы, а семерку он присовокупил из-за духовной силы, заключенной в этой цифре; к тому же она всегда считалась священным числом, а Ди имел основание придавать ей и особое личное значение. Но всего интереснее то, что он и еще один человек, по фамилии Келли,— Кэлвин слегка прокашлялся,— занимались алхимией. Они также практиковали общение с ангелами. Бытует мнение, что эти двое были посвящены в удивительные тайны.— Он посмотрел Алексу прямо в глаза.— Если вы, конечно, этому верите.

— Лишь бы вы сами верили! — отозвался Саймон.

Он как раз оказался поблизости и расслышал подначку в словах американца.

Ответ Саймона вызвал у Алекса улыбку, выведшую его из странного состояния, в которое он погрузился секунду назад. Залюбовавшись Люси, он забыл обо всем на свете: она взирала на высокий жертвенник, на алтарь, с преувеличенным благоговением, словно оробевшее дитя. «Какой чудный день,— улыбнулся своим мыслям Алекс.— Сколько разнообразных и нежданных развлечений».

— Как все же приятно оказаться в тишине…— шепчет Кэтрин Ди едва слышно.

Спасаясь от непривычного ноябрьского холода, она проскальзывает внутрь и плотно затворяет за собой массивную дверь. Это молодая особа лет под тридцать, добродушная, но с твердым характером и не по годам рассудительная. Она рада ненадолго укрыться от головокружительного веселья и шума праздничной ярмарки, раскинувшейся на зеленом лужке неподалеку.

Кэтрин на минуту останавливается, чтобы перевести дух. Прикрыв глаза, она вдыхает слабый аромат ладана и поздних осенних цветов, которыми украшают церковь на День поминовения усопших. При королеве Елизавете два церковных праздника — День всех святых и День поминовения усопших — слились в один, но люди продолжают чтить дедовские обычаи и приходят сюда не только вознести молитвы, но всегда берут с собой пирожки и прочую снедь как подношение душам своих дорогих усопших. Так же поступила и Кэтрин.

В церкви безлюдно, и девушке становится немного не по себе. Главные события — угощение и музыка — сейчас на Хай-стрит, отсюда все давно ушли сразу после богослужения. Кэтрин поспешно проходит к алтарным ступеням и опускается на колени, чтобы возложить букет из трав и цветов. Это последние, что она собрала у себя в саду. Домик Кэтрин расположен неподалеку, почти у самой церкви. Розмарин еще на диво зелен, и несколько гвоздик уцелели, как и поздняя дамасская роза любимого оттенка покойной матушки: насыщенного кремового, переходящего в темно-пунцовый. Ее лепестки чудесным образом выстояли перед утренним морозцем последней холодной ночи новолуния.

Наслаждаясь безмятежностью, царящей в церкви, Кэтрин тихо присаживается в ногах отцовской могилы и рассматривает новенькую латунную табличку, только недавно укрепленную. Друзья отца пожелали, чтобы ее заказали на их пожертвования, поэтому пришлось подождать несколько месяцев, прежде чем ее доставили сюда и украсили ею массивное каменное надгробие. Дочери кажется, что отец был бы доволен, если бы видел, как сияющая медь играет на свету и чудодейственным образом оживляет бесцветную глыбу, сообщая ей золотистый блеск и яркость.