Рут Ренделл - Подружка невесты

— Да, но, дорогая, ты нам купила эту прекрасную ветчину, и клубнику, и сливки, а я вернула тебе деньги только за хлеб, — говорила Кристин.

— Мам, клубника — это подарок, это для меня удовольствие, ты же знаешь.

— А делать тебе мелирование, дорогая, — это удовольствие для меня.

— Давай тогда так: назови мне цену краски, я еще хочу кондиционер, его тоже можешь посчитать, и еще мусс, которым ты пользуешься, и вычти, сколько хочешь, за ветчину, она стоит фунт двадцать два, а я заплачу тебе, что останется.

Филипп сидел в гостиной, держа Харди на коленях и уставившись в «Санди Экспресс». Он не читал, а просто делал вид, что читает. Кристин вошла в комнату с банкой из-под чая, где она держала мелкие деньги.

— Знаешь, я готова поклясться, что здесь было не меньше семи с половиной фунтов до того, как я уехала, а сейчас только тридцать пенсов.

— Я не устраивал налетов, — ответил Филипп.

— Жаль, что я не заглянула в нее в среду. Я до сих пор думаю, может, это случилось вчера днем, пока тебя не было, а я вышла погулять с Харди вокруг квартала и оставила дверь незапертой. Я, конечно, знаю, что нужно дверь запирать, но по-прежнему считаю, что у нас славный район. Меня не было всего десять минут, но, знаешь, этого достаточно, чтобы кто-то вошел, быстро все осмотрел и что-нибудь взял. Думаю, это был какой-нибудь несчастный, без гроша в кармане, доведенный до отчаяния человек. Я могу только посочувствовать… Мы здесь для милости Господней, я всегда так говорю.

Филиппу казалось, что он прекрасно знает, кто может быть этим доведенным до отчаяния несчастным бедняком без гроша в кармане. Кража состоялась как раз перед обедом, а не вчера. Когда-то он встревожился бы, почувствовал бы, что должен что-нибудь предпринять, по крайней мере рассказал бы Кристин то, что знает. Но теперь он не беспокоился ни о ком, кроме себя. И все же опустошил свои карманы и отдал всю мелочь матери. Он на секунду подумал, где сейчас Черил, в какие дела она втянута с теми семью с половиной фунтами. Что можно купить на эту жалкую сумму? Ни героина, ни травки, ни крэка. Бутылку виски? Да, вполне. Что-то вроде растворителя? Но он не мог себе представить, чтобы сестра нюхала клей.

Волосы Фи, когда все было готово, представляли собой каску из раздутого мерцающего меда со светлыми полосками. Даже Филипп, который мало что понимал в этих вещах, знал, что мать до сих пор продолжает делать прически, которые были модными в ее молодости. Она даже обращалась к ним по именам («Итальянец», «Улей»), как будто эти названия были вечными и их понимали все поколения, а не только те, чья молодость пришлась на шестидесятые. Фи выглядела довольной. Если она и подозревала Черил в краже содержимого банки, то Филиппу ничего об этом не сказала.

Когда Фи уехала, Кристин начала складывать в сумку вещи, необходимые ей для завивки волос той женщине, которая не могла выходить из дома. Между делом Кристин рассказывала Филиппу, как ее мать делала химическую завивку в двадцатые годы, как волосы накручивали на железки в электрическом аппарате и сушили локонами, как женщины сидели весь день, прикованные к этому устройству, как к духовке. Ему было жаль, что Кристин уходит, ему не хотелось оставаться наедине с собой и своими мыслями. Это глупо, это выглядело так, как когда он был маленьким и не хотел, чтобы мама уходила, хотя всегда кто-то оставался за ним приглядывать.

Еще месяц назад Филипп вздыхал с облегчением, когда мать говорила, что уходит. Меньше года назад он очень хотел, чтобы она вышла замуж за Арнэма. Он спросил Кристин и сам удивился своему вопросу (мать, будучи странно тактичной, никогда не спрашивала его об этом):

— Когда вернешься?

Кристин посмотрела на него в изумлении:

— Филипп, я не знаю. Это займет часа три. Постараюсь все сделать хорошо для милой старушки.

Он больше ничего не сказал, пошел к себе, наверх. Как только он переступил порог комнаты, в дверь позвонили. Кристин открыла почти сразу же. Она, наверное, уже стояла у двери, собираясь уходить.

— А, здравствуй, дорогая. Как у тебя дела? Ты к Черил?

Ответа не было слышно. Если он ничего не услышал, не увидел, то как же он догадался? Он же не спускался по лестнице, затаив дыхание и стиснув руки!

Мать объясняла:

— Черил нет дома, но она скоро вернется. Мне самой уже пора уходить, и… о, боже, я уже опаздываю. Может, войдешь и подождешь Черил здесь?

Филипп спустился. К тому моменту Сента уже вошла и стояла в коридоре. Никто не проронил ни слова, они смотрели друг на друга, не отрывая глаз. Если Кристин это и показалось странным, она не подала виду — просто вышла и закрыла за собой дверь.

Филипп молча приблизился к Сенте. Она тоже сделала шаг ему навстречу, и они бросились в объятия друг друга.

Обнимая ее, ощущая ее запах, наслаждаясь вкусом ее мягких, влажных и соленых губ, чувствуя давление ее груди, он на минуту подумал, что может упасть в обморок от восторга. Но вместо этого ощутил прилив сил и энергии, какое-то внезапное невероятное удовлетворение. Взял Сенту на руки и поднял ее. Но на полпути вверх по лестнице она стала сопротивляться, вырвалась и побежала в его комнату.

Они лежали в его постели — как в самый первый раз. Они никогда не занимались любовью так великолепно, получая такое бесконечное удовольствие, — ни в первый раз, ни даже в ее комнате в подвале, купаясь в роскоши исполнения всех прихотей. И вот они лежат рядом, и Филипп словно купается в нежности к Сенте. Упрекнуть ее в чем-то невозможно. Ужасные поездки на Тарзус-стрит и то, как он колотил в дверь, как вглядывался в окна, пытался дозвониться, — все это теперь похоже на сон, очень отчетливый и реальный, не исчезающий еще какое-то время после пробуждения, тревожащий тебя, а потом постепенно забывающийся.

— Я люблю тебя, Сента, — сказал Филипп, — я люблю тебя. Я действительно люблю тебя.

Сента повернулась к нему и улыбнулась. Провела своим маленьким пальчиком с ногтем молочного цвета по его щеке вниз, к уголку рта:

— Я люблю тебя, Филипп.

— Замечательно, что ты пришла. Это самое замечательное, что ты могла сделать.

— Только так и можно было поступить.

— Знаешь, я встречался с Ритой и Майком Джейкопо.

Сента была невозмутима.

— Они передали мне твое письмо, — сказала она и обвилась вокруг него так, чтобы тела полностью соприкоснулись. В каком-то смысле это был еще один половой акт: Сента будто стремилась слиться с Филиппом в единое целое. — Я ничего им не сказала. Да и с чего бы? Они мне никто. К тому же они снова уехали.

— Уехали?

— Они ездят по разным конкурсам бальных танцев. Они так и познакомились. Недавно завоевали какой-то серебряный кубок.

Ее легкое хихиканье вызвало у него ответный смех.