Петер Хандке - Страх вратаря перед одиннадцатиметровым

Там было тихо, снаружи проникал дневной свет; Блох немного постоял не двигаясь.

Билетер, прибежавший следом, грозил вызвать полицию, но Блох отвернул кран, вымыл руки, потом нажал на кнопку электросушилки и держал руки под струей теплого воздуха, пока билетер не исчез.

Потом Блох почистил зубы. И наблюдал в зеркале, как одной рукой чистит зубы, а другую, неплотно сжатую в кулак, по-чудному держит на груди. Из зрительного зала доносились неистовые вопли героев мультфильма.

У Блоха в прошлом была приятельница, как ему было известно, она содержала теперь пивную в городке на южной границе. В вокзальном почтовом отделении имелись телефонные справочники для всех населенных пунктов страны, однако он тщетно искал в них ее номер; в том городке было несколько таких заведений, но фамилии их владельцев не значились; кроме того, Блоху скоро надоело ворочать телефонные книги — они висели в ряд, корешками кверху. «Лицом вниз», — вдруг подумал он. Тут вошел полицейский и потребовал у него документы.

Билетер заявил, пояснил полицейский, то опуская взгляд на паспорт, то глядя в лицо Блоху. Блох уже решил было извиниться. Но полицейский, заметив, что Блох поколесил-таки по белу свету, уже протягивал ему паспорт. Блох не посмотрел ему вслед, а сразу же перевернул телефонную книгу. Кто-то закричал; Блох вскинул глаза и увидел, что рядом в телефонной будке громко кричит в трубку иностранный рабочий — грек. Блох передумал, он решил ехать не поездом, а автобусом; он обменял билет и, купив себе булочку с колбасой и газеты, в самом деле направился на автовокзал.

Автобус уже ждал, правда, еще с закрытыми дверьми; водители стояли в некотором отдалении и разговаривали. Блох сел на скамейку; светило солнце; булочку с колбасой он съел, но лежавшие рядом газеты не развернул, приберегая их для многочасовой поездки.

Багажники с обоих боков автобуса были почти пусты; пассажиров с поклажей оказалось мало. Блох ждал снаружи, пока не захлопнулась задняя раздвижная дверь. Тогда он быстро вошел через переднюю, и автобус тронулся. Но кто-то окликнул водителя, и он притормозил. Блох не стал оборачиваться; села крестьянка с громко плачущим ребенком. В автобусе ребенок замолк, и они поехали дальше.

Блох заметил, что сидит как раз над колесом; пол в этом месте поднимался горбом, и у него соскользнули ноги. Он пересел на самое заднее сиденье, где мог, если потребуется, без помех наблюдать за дорогой. Садясь, он в зеркальце заднего вида заглянул в глаза водителю, хотя это ровно ничего не значило. Блох воспользовался тем, что повернулся, размещая за спиной портфель, чтобы взглянуть назад на дорогу. Раздвижная дверь громко дребезжала.

Все ряды сидений в автобусе были установлены так, что пассажиры смотрели вперед, и только два ряда перед ним были обращены друг к другу; поэтому пассажиры, сидевшие друг за другом, сразу же после отъезда почти перестали разговаривать, тогда как пассажиры перед ним скоро возобновили разговоры. Голоса людей были приятны Блоху; то, что он может к ним прислушиваться, приносило ему облегчение.

Спустя немного — автобус уже достиг междугородного шоссе — сидевшая рядом с ним в углу женщина обратила его внимание на то, что он выронил несколько монет. Она спросила:

— Это ваши деньги? — И при этом показала, как вытащить монету из щели между спинкой и сиденьем.

Посреди сиденья, между ним и женщиной, лежала еще одна монета, американский цент. Блох, беря монеты, ответил, что, вероятно, уронил их, когда оборачивался. Но так как женщина не заметила, что он оборачивался, она стала его расспрашивать, и Блох опять ответил; понемногу, хотя они сидели для этого неудобно, завязался разговор.

Необходимость говорить и слушать помешала Блоху спрятать монеты. Они согрелись у него в руке, словно их только что выдали ему в кассе кинотеатра. Монеты потому такие грязные, пояснил он, что их недавно, перед футбольным матчем, бросали на землю — разыгрывали ворота.

— Я ничего в этом не смыслю! — сказала попутчица.

Блох поспешил развернуть газету.

— Орел или решка! — продолжала она болтать, и Блоху пришлось газету сложить. Собираясь сесть, он повесил пальто на крючок, а когда потом тяжело плюхнулся на сиденье, сел на свисающую полу и оборвал вешалку. Теперь, держа пальто на коленях, Блох сидел рядом с женщиной совершенно беззащитный.

Дорога сделалась хуже. Раздвижная дверь закрывалась неплотно, и Блох наблюдал, как через щель сполохи света влетают в салон автобуса. Даже не глядя на щель, он заметил эти сполохи на газетном листе. Он читал все подряд, не пропуская ни строчки. Потом поднял глаза и стал рассматривать пассажиров впереди. Чем дальше они сидели, тем приятнее было на них смотреть. Немного погодя он заметил, что сполохи в салоне прекратились. Снаружи стемнело.

У Блоха, не привыкшего воспринимать такую уйму деталей, разболелась голова, может быть, тут сыграл роль и запах целой пачки газет, которые он вез с собой. К счастью, автобус остановился в окружном центре, и пассажирам предложили подкрепиться в станционном ресторане. Прохаживаясь на воздухе, Блох то и дело слышал доносившийся из зала скрежет сигаретного автомата.

На площади он заметил освещенную телефонную будку. В ушах у него все еще стоял гул мотора, поэтому шорох щебня под ногами здесь, возле будки, был даже приятен. Он выбросил газеты в урну рядом с будкой и закрылся там. «Я представляю собой превосходную мишень!» — вспомнилось ему, говорил, стоя ночью у окна, герой в одном фильме.

Никто не ответил. Блох, снова на воздухе, в тени телефонной будки, слышал в ресторане, за задернутыми занавесками, резкий звон игральных автоматов. Когда Блох вошел в зал, оказалось, что там почти пусто; большинство пассажиров уже покинули ресторан. Блох, не присаживаясь, выпил пива и вышел в вестибюль: одни пассажиры уже сидели в автобусе, другие стояли у двери и разговаривали с водителем, третьи стояли поодаль, спиной к автобусу, в темноте Блох, которому от этих наблюдений сделалось тошно, провел рукой по губам. Нет чтобы просто отвернуться! Он отвернулся и увидел в вестибюле пассажиров, возвращавшихся с детьми из туалета. Когда он проводил рукой по губам, от руки запахло металлом поручней, за которые он хватался. «Этого не может быть!» — подумал Блох. Водитель уже сидел на месте и в знак того, что и другим пора садиться, запустил мотор. «Как будто и так не понятно», — подумал Блох. Когда отъезжали, на шоссе посыпались искры от поспешно выброшенных из окон сигарет.

Рядом с ним никто уже не сидел. Блох забрался в угол и вытянул ноги на сиденье. Он расшнуровал ботинки, прислонился к боковому окну и уставился в противоположное. Положил руки за голову, сбросил ногой с сиденья хлебную корку, выставил вперед локти и уставился на них. Понюхал рукава под мышками, потерся подбородком о плечо, откинул назад голову и уставился на горящий плафон. Нет, этому просто нет конца! Не зная, что бы еще сделать, он сел.