Брэд Мельцер - Книга судьбы

— Дерьмо, дерьмо, дерьмо! — вопит Римлянин, согнувшись пополам. Тело его странно подергивается, раненую руку он бережно прижимает к груди. Справа от него первая леди срывается с места, бежит к главным воротам кладбища и скоро исчезает из виду. Римлянину слишком больно, чтобы он попытался остановить ее. Дыра в его ладони размерами не больше пенни. Но подпись со стигматами распознается безошибочно.

— Ты обманул меня! Он — ангел! — доносятся из кустов в задней части кладбища завывания Нико.

Он ломится к нам сквозь темноту, держа перед собой револьвер, готовый убивать. Я не вижу его лица, в тусклом неверном свете фонарей угадывается только силуэт. Но рука у него не дрогнула.

— Т-ты попадешь в ад, — шепчет Римлянин, отчаянно пытаясь использовать последний шанс. — Как Иуда, Нико. Ты стал Иудой, и ты попадешь в ад.

Нико вздрагивает всем телом, и я понимаю, что он расслышал обращенные к нему слова. Но они не останавливают его.

— Законы Божьи живут дольше тех, кто их нарушает! — выкрикивает он, собираясь с силами. — Твоя судьба переписана заново!

Выйдя на дорожку, он одной рукой стискивает деревянные четки у себя на шее, а другой сжимает револьвер.

— Нико, вспомни о своей матери! — умоляет его Римлянин.

Нико кивает, и по лицу его текут слезы.

— Я помню, — хрипит он.

И вдруг, когда он уже поднимает револьвер, прицеливаясь, из-за забора кладбища доносится громкий свист рассекаемого воздуха. На рельсах появляется серебристый поезд — он мчится так быстро, что, кажется, возникает из ниоткуда. Его грохот и лязг оглушают. В уши мне как будто вставили ватные пробки. А что чувствует Нико с его обостренным слухом, мне страшно даже представить.

Он сопротивляется изо всех сил и, стиснув зубы, нажимает на курок. Но грохот и лязг делают свое дело. Рука Нико вздрагивает, раздается короткое шипение, и пуля, скользнув над плечом Римлянина, вырывает щепки из ствола ближайшего дерева. Должно быть, впервые в жизни Нико Адриан промахивается.

На лицо Римлянина возвращается мрачная улыбка. А поезд все грохочет и грохочет за оградой. Не в состоянии удержать пистолет в правой руке, агент Секретной службы отшвыривает зонтик и перехватывает оружие забинтованной левой. Судя по тому, как трясется его правая кисть, он испытывает сильную боль. Но не обращает на нее внимания. Римлянин расправляет плечи, колени у него больше не подгибаются. Когда он поднимает пистолет на уровень глаз и прицеливается, я уже бегу к нему. Как, впрочем, и Нико, но он отстает на добрых тридцать футов.

У Римлянина остаются считанные секунды на один-единственный выстрел. И никаких сомнений относительно того, кто из нас наиболее опасен.

Ба-а-ах!!

Раздается грохот выстрела пистолета Римлянина, но он тонет в шуме пролетающего мимо поезда. Позади меня, за моим правым плечом, слышится глухой стон — это пуля попадает Нико прямо в грудь. Он по-прежнему бежит к нам. Но недалеко. Через два шага ноги у него начинают заплетаться, а чересчур близко посаженные глаза испуганно расширяются, превращаясь в круглые блюдца. Он спотыкается и падает на землю лицом вниз. Четки вырываются у него из руки. Тело его замирает, и он не делает попытки встать.

Покончив с Нико, Римлянин направляет пистолет на меня. Но я двигаюсь слишком быстро для него. Я налетаю на Римлянина, который стоит неподвижно, как манекен в витрине, и с разбегу обхватываю его руками. От удара он отшатывается влево. Я с удивлением понимаю, что на груди у него металлическая пластина. Он научился этому у Бойла. Пуленепробиваемый жилет. Впрочем, хорошо уже то, что, получив ранение в руку, он ослабел. Мы спотыкаемся о его зонтик и валимся на землю. Я крепко вцепился в него, как лесоруб в падающее дерево.

Мы оказываемся на земле, пистолет падает у него из рук и скользит по мокрой траве. Спиной он врезается в выступающий из земли корень, а головой с размаху ударяется о булыжник с неровными краями. Жилет помогает ему уберечь спину, но лицо Римлянина, когда он прикладывается затылком о камень, кривится от боли.

С трудом выпрямившись, я упираюсь коленом Римлянину в живот, левой рукой хватаю его за воротник рубашки, тяну на себя и изо всех сил бью кулаком ему в лицо, чуть повыше глаза. Голова агента снова со стуком ударяется о камень, а над глазом появляется небольшая рваная рана. Римлянин скрипит зубами от боли и плотно зажмуривается. В крови у меня бурлит адреналин, я бью его снова и снова. Рана над глазом расширяется и кровоточит все сильнее.

Однако настоящую боль ему причиняет булыжник под головой. С каждым ударом я слышу тошнотворный хруст — мне кажется, что череп его вот-вот расколется и в руках у меня останется лишь его скальп с черными, как вороново крыло, волосами. После недавнего ранения он явно потерял ориентацию в пространстве, но все-таки с трудом закидывает забинтованную руку за голову, пытаясь защититься от ударов о камень.

Я не могу унять бушующую в груди ярость и бью его снова. И еще раз. Это ему за все те операции, что мне пришлось перенести. И за то, что я вынужден был научиться жевать левой стороной рта. И за то, что я больше не могу облизывать губы…

Лежа на земле, Римлянин просовывает забинтованную руку между затылком и камнем. Моя рука взлетает в воздух для очередного удара, и тут я понимаю, что он не просто защищает голову. Он пытается ухватить камень. Ах ты, черт возьми! Собрав последние силы, я снова бью его в лицо. Римлянин взмахивает левой рукой, как бейсбольной битой. В кулаке у него зажат булыжник. Я двигаюсь быстро. Но он — еще быстрее.

Острый край камня, рассекая кожу, врезается сбоку мне в скулу, и я отлетаю вправо, ударившись плечом о сырую траву, растущую по краям дорожки. Римлянин уже предвкушает окончательную победу. Ему даже удается подняться на ноги. Я тоже вскакиваю с земли, стараясь отодвинуться как можно дальше, прежде чем он…

Он опять обрушивает на меня свой камень, как свайный молот. И попадает очень точно, как раз в основание черепа. Голова у меня гудит, руки и ноги слабеют. Спотыкаясь, я делаю неуверенный шаг вперед, к нему… Перед глазами все плывет, подступающая чернота грозит захлестнуть меня с головой. Нет, не смей терять сознание…

Я падаю на землю, успев выставить перед собой руки, и в ладони мне впиваются мелкие камешки, которыми усыпана дорожка. Римлянин слепо идет на меня. Он тяжело дышит, жадно хватая воздух широко открытым ртом. Он спотыкается о край плиты, и вылетевшая из-под ноги щебенка больно ударяет меня в спину.

— Ты… — Римлянин хватает меня сзади за рубашку. Я пытаюсь вырваться, но он намного сильнее. — Ты покойник, чертов урод! — рычит он, резким рывком переворачивает меня на спину и, подобно метателю молота, отправляет в сторону крипты из шлифованного камня, двери которой из красно-синего мозаичного стекла защищены перекрещивающимися металлическими прутьями. Если я врежусь в них спиной… Нет, лучше не думать об этом.