Дэвид Вилтц - Дар сопереживания

– Это приобретенный вкус.

– Все верно, – произнес Беккер, растягивая слова. – Тонко подмечено, в этом есть свой вкус. И я его приобрел, лучше и не скажешь.

– Джон, останься в деле. Ты мне нужен. Я же вижу, ты уже вцепился в него зубами.

– Я беспокоюсь не о своих зубах.

Маккиннон тяжело вздохнул.

– Что тебя беспокоит? Говори прямо, я помогу, если смогу. Но если у тебя обычная депрессия, то ты обратился не по адресу. Не имею понятия, что надо делать в таких случаях, что тебе посоветовать и какие вопросы надо задавать.

– Ты не задал мне самого главного вопроса, – сказал Беккер.

– Какого же?

– Того же, что я задал тебе – что ты чувствовал, убив в четвертый раз?

– Ладно, спрашиваю. Что ты почувствовал, убив в четвертый раз, Джон?

Беккер покачал головой, уклоняясь от ответа.

– Я просто пошутил.

– Нет уж, скажи, что ты тогда почувствовал. Хотя бы из соображений справедливости, я же тебе ответил. Так что ты почувствовал?

Лицо Беккера напряглось, и он резко отвернулся.

– Что-то ужасное? Но не может же быть, чтобы это тебе нравилось? Джон, тебе это не понравилось, правда?

Беккер снова повернулся и посмотрел Маккиннону прямо в глаза. Несмотря на весь свой опыт, Маккиннон ощутил одновременно ужас и жалость в такой полноте, какую ему редко доводилось испытывать.

Не выдержав напряжения, оба отвели глаза. Маккиннону казалось, будто он заглянул прямо в истерзанную душу Беккера – жуткое зрелище, которое ему бы не хотелось увидеть еще раз.

– У нас есть люди, с которыми ты можешь поговорить, если тебе это необходимо, – сказал он. – Некоторые из них отличные профессионалы.

– Психоаналитики?

– Советники для оказания психологической помощи в случаях, подобных твоему. Я слышал немало хороших отзывов об одном из них по фамилии Голд.

– Я не доверяю психоаналитикам.

– Почему?

– Потому что ни разу не слышал, чтобы их работа приносила результат, а ты?

– Я в этом не разбираюсь, Джон. Но некоторые рекомендуют обращаться к ним.

– К ним рекомендуют обращаться те, кто провалялся на их кушетках пяток лет. Таким необходимо одобрение психоаналитика, даже чтобы шнурки завязать.

– Наши советники не станут с тобой долго возиться. Выслушают, что-нибудь посоветуют и отправят обратно – работать. Особенно у них хорош Голд, насколько я слышал.

– Я подумаю.

– Не помешает, если ты, по меньшей мере, встретишься с ним. Посмотришь, как он тебе покажется, и тогда решишь, что делать.

– Не обещаю, но все может быть.

– Джон, тебе нужно перед кем-то выговориться.

– Я найду себе слушателя.

– Но это не должен быть первый встречный.

Беккер рассмеялся.

– Разумеется, я не стану раскрывать душу перед первым встречным. Мне надо найти такого, кто, черт возьми, поймет меня, а таких наберется – по пальцам пересчитать.

Он поднялся, заканчивая разговор.

– Мне нужно, чтобы ты остался в деле, – сказал Маккиннон. – Ты можешь довести его до конца.

Рука Беккера задержалась на дверной ручке.

– Уверен, ты можешь поймать этого сукиного сына, – добавил Маккиннон.

– Я тоже в этом уверен, – эхом откликнулся Беккер. – Это-то и пугает меня больше всего.

– Не бросай это дело, прошу тебя.

– А что, у меня, пожалуй, есть резон остаться, – задумчиво сказал Беккер. – Поймав его, я найду себе подходящего собеседника, чтобы поговорить о моих проблемах. Он один из тех немногих, кто способен меня понять.

– Так ты останешься? Джон, кто бы он ни был, он последний мерзавец, и ты можешь его поймать.

Беккер все медлил уходить.

– Меня не волнует его поимка, меня волнует, что я могу от него заразиться.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, но он – хладнокровный убийца. В монреальском аэропорту он убил двоих, чуть не прикончил третьего, потом ради паспорта убил четвертого, и это все, видимо, еще до того, как он приступил к выполнению своего основного задания...

– Почему именно я нужен тебе для этого дела? – спросил Беккер. – Что во мне такого особенного, ведь у тебя под рукой целая армия других агентов?

– Их я тоже привлеку к расследованию, – сказал Маккиннон. – Или это сделаешь ты. Они достаточно квалифицированы, но они – исполнители, их необходимо направлять, а у тебя особый дар.

– Какой еще особый дар?

– У тебя особый талант к этой работе – дар сопереживания.

– Сопереживания, – ровным голосом повторил Беккер.

– Называй это как хочешь, но со стороны кажется, что ты можешь предвидеть, на что способны люди определенного сорта. Как это у тебя получается, я не знаю. Возможно, Джон, у тебя действительно дар предвидения, а насколько мне известно, это большая редкость. Ты словно можешь читать мысли таких людей.

Беккер криво усмехнулся.

– А что, если я начитаюсь их до обалдения и сам стану думать, как они?

Маккиннон предпочел пропустить его вопрос мимо ушей.

– Джон, даже при всех своих недостатках ты на стороне добра. Ты нам нужен. Ты сделаешь чертовски хорошее дело, если уберешь этого типа с улиц.

– Я подумаю, – пообещал Беккер.

– Что случилось в Детройте? – спросил Маккиннон. Беккер опустил взгляд на свою руку, сжимавшую дверную ручку, и секунду изучал расположение вен.

– Я все изложил в рапорте.

– Предельно сухо и конкретно. Что случилось?

– Я навестил отца Роджера Бахуда.

– Ну и?

– Отец часто бил Бахуда, и в один прекрасный день молодой Бахуд воткнул конец вешалки ему в ухо, превратив в растение.

– Ты виделся со стариком?

– Я провел с ним около часа.

– Что он тебе сказал?

– Он не может говорить, – объяснил Беккер, – тем не менее, мы прекрасно пообщались. Это было нечто вроде сентиментального экскурса в прошлое.

Наступила тишина. После паузы Маккиннон повторил:

– Останься в деле, Джон. Если хочешь поговорить с Голдом, я дам тебе направление к нему. Не хочешь, не ходи. Оставляю это на твое усмотрение, но прошу, останься в деле.

– Я дам тебе знать.

– Не бросай это дело, Джон, – сказал Маккиннон в спину Беккеру.

Когда Беккер вышел, Маккиннон придвинул к себе блокнот и написал на чистой странице «Беккер». Затем после краткого раздумья добавил рядом «Голд». Через мгновение он зачеркнул слово «Голд» и какое-то время смотрел на фамилию Беккера.

Потянувшись, он с некоторым изумлением осознал, что в течение последних нескольких минут совсем не чувствовал боли. Затем он вырвал из блокнота листок с фамилией Беккера и, смяв, выбросил его в мусорную корзину.

Теперь, когда все было сказано и сделано, Маккиннону пришлось признаться себе, что он никудышный психоаналитик и отец-исповедник. И даже, может быть, никудышный друг, но зато превосходно умеет добиваться того, что ему нужно.

Наступила ночь. Свет в комнатах Говарда и Кейна наконец-то погас, квартиру освещали только огни города внизу, в остальном она была погружена во мрак, и Майра, наконец, могла покинуть свою комнату. В такие минуты она чувствовала себя оборотнем, вылезающим из своей пещеры на зов полной луны и преображающимся в уродливую шутку жестокой природы. В фильмах ужасов оборотни – это всегда люди, ставшие чудовищами не по доброй воле, которые стремятся противостоять своим кошмарным метаморфозам и горят желанием получить серебряную пулю – единственное средство, способное избавить их от безраздельной власти луны. Вампиры, казалось, обожали свое призвание, и никто никогда не сожалел об их гибели, тогда как у Майры оборотни вызывали симпатию.