Джозеф Кэнон - Хороший немец

— Часть чего?

— Интервью. С Ренатой Науманн. То, о котором ты просил, помнишь? Боже, я тут только что на руках не хожу перед русскими, а тебе и дела нет. Как всегда.

— Она попросила свидания со мной?

— Она, очевидно, подумала, что ты опишешь ее положительные стороны. Я бы на это не рассчитывал. Русские меняют мнение каждые пять минут. Кроме того, ты можешь воспользоваться этим материалом. Немцы начинают волноваться. — Из того же кармана он вытащил телеграмму и показал ее Джейку.

— Читал?

— Пришлось. Таковы правила.

— И?

— «Великолепная почта историю героем, — процитировал он, не открывая телеграммы. — Высылайте материал как можно скорее. Крайний срок пятница». — И похлопал листками по груди Джейка. — Тебя спас гонг, герой. Ты мой должник.

— Ага, — сказал Джейк, забирая листки. — Запиши на мой счет.

Фотолаборатория Лиз представляла собой небольшую пропахшую плесенью комнатенку рядом с ларем для угля. В одном углу стояли глубокие деревянные ящики для овощей. Стол с тремя кюветами для растворов под свисающим с потолка абажуром, в который она вкрутила переносную красную лампу. Несколько банок с проявителем, на веревке, как белье, висело несколько отпечатанных снимков. Пачка матовой бумаги. Может, отдать все старикам? За это явно можно что-то получить на рынке. Но кто сейчас занимается фотографией? Разве сейчас проводят свадьбы в Берлине?

Лиз, во всяком случае, наснимала много. Стол был завален контрольными листами, пухлая пачка придавлена тяжелой лупой. Такой пользуются библиотекари, чтобы читать мелкий шрифт. Джейк посмотрел в нее, и кадры величиной с почтовую марку выросли до реального размера. Достаточно мощная, чтобы разглядеть, идет ли тот отблеск от сапог. Он положил лупу в карман, затем сложил все фотооборудование на одном краю стола. У стены стоял приставной столик с другим комплектом фотографий. Он просмотрел их. Те же снимки, что и у него наверху, но другой ракурс, не такие четкие — отбракованные, такие редакторам не показывают. Рейхсканцелярия. Снова аэропорт. Рон со своей ухмылкой, но задний фон размыт еще больше. И только когда он поднес фотографию к тусклому свету, рассматривая на ней сапоги, он заметил матовый отблеск пистолета, висящего на стене.

Джейк положил снимок, взял кобуру и поднес ее к свету. «Кольт 1911». Но такой у каждого — штатное оружие. Он вытащил «кольт» из кобуры и удивился его тяжести. С этим «кольтом» она, очевидно, была в Потсдаме. Трое на рынке. Некоторое время он внимательно его рассматривал. Ему не хотелось углубляться в размышления. Из него стреляли? Можно сравнить пули, следы от сгорания пороха такие же четкие, как и отпечатки пальцев. Но это безумие. Он оттянул затвор. Патронник пуст. Поднес дуло к носу. Только намек на старую смазку — ну а чего он ожидал? Остается ли в патроннике запах выстрела, как нагар, или все улетучивается? Но патронов не было. Даже не заряжен, экспонат для отпугивания волков. Так и фрау Хинкель окружила его обманом. Он бросил пистолет на фотографии, затем сгреб всю кучу обеими руками и понес наверх.

Лупа была небольшой, но свое дело сделала — фон остался нечетким, но по крайней мере размытости приобрели очертания. Военные шли мимо других военных. Определенно сапоги. Он повел лупой вверх — форма американская, лицо, которое могло быть лицом Талли — должно быть, заякоренное сапогами. Значит, Лиз его все-таки щелкнула. Ну и что? Ничего нового это ему не давало. Талли только что прилетел и теперь стоял и смотрел влево. Джейк повел лупой по снимку. Но там был только затылок Брайана, те же военные, что и прежде, никто не смотрел в сторону Талли; белая кромка.

Он откинулся на спинку стула и разочарованно кинул снимок на стол. Рон со своей ухмылкой, как будто насмехается. Когда его лицо упало на свою же копию в куче снимков, показалось даже, что он шевельнул с усмешкой головой. Еще один снимок, скорее всего сказала Лиз, меняя место, чтобы взять лучший ракурс. Рон был фиксированной точкой, как в стереоскопе. Сколько снимков она сделала? Джейк наклонился и схватил снимки. Может, получится небольшая панорама? Из разбросанной кучи он выбрал снимки, сделанные в аэропорту, и веером разложил их вместе с другими, не обращая внимания на Рона. Состыковал вместе совпадающие кусочки заднего фона — голову Брайана наложил на голову Брайана, дальше влево, совместил выходные двери, пока не закрыл кромки. Теперь он может посмотреть вместе с Талли на толпу.

Он взял лупу и повел ею по прямой влево от лица Талли — солдаты, занятые своими делами. Опять надоедливая башка Рона загородила собой весь вид, но когда закрылась кромка первой фотографии, появились новые лица, некоторые — четче других, кто-то обернулся и смотрит в сторону Талли. Кто-то ждет у джипа. Джейк заставил себя вести лупу медленно — в толпе лицо можно проскочить во мгновение ока — поэтому, добравшись до края снимка, он поймал его. Странный силуэт, узкие прямые погоны на плечах, чужая военная форма. Русский. Лупа замерла. Корпус развернут к Талли, как будто он его заметил, а потом лицо, почти четкое среди размытых пятен, потому что так знакомо, толстые щеки и проницательные славянские глаза. Его встречал Сикорский.

Джейк снова посмотрел, боясь, что лицо растворится в смазанной толпе, окажется тем, что лишь привиделось. Ошибки не было — Сикорский. Тот, кто интересовался Нордхаузеном. Тот, кто послал Вилли следить за профессором Брандтом. Обычное имя, полагаю, сказал он Лине у отеля «Адлон». Связь с Эмилем, здесь пункты стыкуются. А теперь ниточка ведет еще и к Талли. Сикорский, который был грайфером в Потсдаме, другая ниточка. Джейк замер, опустил лупу и машинально потянулся через стол к «кольту», почувствовав то же неприятное покалывание, что и тогда около Алекса. Не иная — возможно, та же связь, прямая ниточка, что ведет к нему, вслепую идущему по следам Талли, и единственному, кто не хочет эту ниточку отпустить. Не к Шефферу. И не к Лиз. Он видел в зеркале человека, на которого указал Сикорский и которого на рынке прикрыла Лиз.

Теперь он знает, и что ему с этим делать? Обратиться в Карлсхорст, чтобы взять интервью? Взбудораженный, он выскочил из гостиницы и встал посреди Гельферштрассе, вдруг растерявшись и не зная, куда идти. В сумерках загорелось несколько окон, но он одиноко стоял на улице, опустевшей, как городок на Диком Западе перед тем, как в нем начнется стрельба. Он нащупал «кольт», пристегнутый к бедру. В одной из книжек Гюнтера он бы непременно держал на мушке вооруженную толпу до прибытия кавалерии. Незараженным «кольтом». Он беспомощно убрал руку. К кому идти? К Гюнтеру, который ищет нового хозяина? К Берни, у которого своих преступлений хватает? И тут, как ни странно, он понял, что идти никуда не надо. Не забывай, чью форму ты носишь. Кавалерия расположилась чуть дальше по улице и почесывала бинты.