Виктор Каннинг - Дерево дракона

– Вам нужно лечь в, постель, – сказал он и повел ее за руку к кровати. – Ложитесь. – Он улыбался, а голос его звучал весело и юно, словно он сейчас утешал беспомощного, напуганного ребенка. – Ложитесь в постель.

Она послушно легла, пока он расставлял стулья и поднимал перевернутый столик. Кивнув на разбитую настольную лампу, он сказал:

– Утром Бенсон принесет вам другую. Вам что-нибудь нужно сейчас? Может быть, хотите чего-нибудь выпить?

– Нет, спасибо. – Она лежала в постели и чувствовала себя такой счастливой, и это новое ощущение было для нее таким странным, что ей понадобилась бы целая вечность, чтобы осмыслить его до конца. Он склонился над нею и подвернул края выбившейся простыни. Вид у него был такой серьезный, что она на мгновение почувствовала себя ребенком и даже тихонько рассмеялась. Он немного помедлил. Лицо его было сейчас совсем близко, и тогда она притянула его к себе и поцеловала, словно бы, в знак признания того, что произошло между ними, и ей вдруг горячо захотелось держать его в своих объятиях целую вечность и никогда не отпускать. Губы его касались ее мокрого от слез лица, и он чувствовал то облегчение, которое разлилось по всему ее телу, словно где-то в глубинах его стылого безмолвия забил родник, жизненной силой сокрушающий ледяные глыбы одиночества, кроме которого все эти годы она не знала ничего.

Джон выпрямился, не выпуская ее рук, а она склонила голову набок и поцеловала его руку.

Ему хотелось сказать что-то еще, как-то нарушить ту молчаливую грань, до сих пор разделявшую их, но он так и не нашел ни одного подходящего слова. Они улыбнулись друг другу, и он направился к двери. Стоя на пороге, он поднес руку к выключателю и вопросительно посмотрел на Мэрион. Она кивнула в ответ. Джон выключил свет и вышел из комнаты.

Подойдя к двери, ведущей на галерею, он постучался. В замке заскрежетал ключ, ему открыл сержант Бенсон, Джон сделал ему знак не закрывать дверь.

– Отвели его? – спросил он, шаря в карманах в поисках портсигара, напрочь забыв, что на нем сейчас халат, а не мундир.

Бенсон вынул пачку сигарет и протянул ему.

– Вы тоже закуривайте, – сказал Джон. – Сегодня можно нарушить правила.

– Спасибо, сэр.

Сейчас присутствие Бенсона вселяло в Джона спокойствие.

В его мозгу медленно зрела мысль, и компания сержанта пришлась ему сейчас очень кстати.

– Ему очень плохо…, по-настоящему плохо, сэр. Рвало так, что аж наизнанку выворачивался. Вы чуть не убили его, сэр. – В голосе Бенсона слышалось одобрение, какое обычно выказывает в подобных случаях солдат своему офицеру.

– Да надо было убить, – сказал Джон. – Только пришлось бы потом отвечать.

– Когда я услышал шум, мне и в голову не могло прийти ничего такого… А здорово вы его, сэр… А как леди, в порядке?

Я вот думаю…

– С ней все в порядке.

Джон часто и глубоко затягивался сигаретой, думая: «Здравый смысл диктует мне, что это невозможно. Это немыслимо, это безумие. Но почему же мне нет дела до здравого смысла?»

Сержант Бенсон продолжал:

– А этот второй дрыхнет как сурок, из пушки не разбудишь.

Даже не выглянул. Странный он какой-то. Да вообще все они какие-то странные. Вот он, например, все время читает и читает. Пройдешь мимо, так он и головы не поднимет. Такое впечатление, будто витает в облаках. Сдается мне, у себя в Кирении он был совсем другим. А здесь хандрит. Это все равно как дикий зверь. Посади его в клетку, он места себе не находит, мучается. Вот и некоторые люди так же.

Бенсону хотелось поговорить. Еще бы, разве не приятно, забыв о своем звании, поболтать с офицером на равных?

Джон бросил окурок на каменную плиту, растерев его ногой.

– Только пусть это останется между нами, сержант. Если узнают солдаты, то скоро об этом заговорят и местные жители, а к нам завтра пожалуют журналисты. Губернатор вряд ли захочет огласки. А кроме того, – он усмехнулся, – я сам не хочу, чтобы по инстанции доложили, что я избил заключенного. Даже если он этого и заслуживал.

– Конечно, сэр.

– Ладно, пойду спать, только сначала загляну к Моци.

– С ним Абу.

– Это хорошо. Значит, неприятностей больше не будет.

Он повернулся и скрылся за дверью башни. Из-под двери Моци пробивался свет, Джон открыл ее и вошел без стука.

Моци сидел на постели с чашкой кофе в руках. Абу стоял у окна, держа влажную простыню.

При появлении Джона ни единый мускул не дрогнул на лице Моци.

– Полковник Моци, – сухо и сдержанно обратился к нему Джон.

– Да.

– Обращаюсь к вам как комендант крепости. Встаньте, когда я с вами разговариваю.

Моци мгновение колебался, потом медленно поднялся. В глазах его блеснула ненависть.

– Хочу предупредить вас, – решительно продолжал Джон, – что еще одна выходка с вашей стороны – и вы будете неделю сидеть взаперти в своей комнате. Я ясно выразился?

Глаза Моци сузились, а губы плотно сжались.

– Яснее некуда, майор Ричмонд.

– Тогда все.

Джон повернулся и вышел.

Спустившись по темной лестнице на один пролет, он подошел к двери Шебира. Из щели под дверью не было видно света. Как можно спать, когда происходит такое? – подумал Джон.

На шум прибежали и Бенсон и Абу, а этот человек спит как ни в чем не бывало, в то время как этажом ниже нападают на его жену. Это действительно очень подозрительно. Как это выразился Бенсон? Что он хандрит, места себе не находит, словно дикий зверь в клетке? И такое впечатление, будто он витает в облаках?… Он снова мысленно вернулся во времена учебы в Оксфорде. Странное дело, но с тех пор, как он оказался здесь, на Море, рядом с этим человеком, студенческие годы редко вспоминались ему. Сейчас же, стоя под дверью Хадида Шебира, он снова вспомнил былые времена. Однажды в веселой компании кто-то из студентов ненароком произнес какие-то слова, вызвавшие у Хадида раздражение, и кирениец, сверкая глазами, набросился на него. Кончилось тем, что была вызвана полиция, и обоих потом чуть не исключили из числа студентов до конца семестра Как же тогда этот человек должен был реагировать на присутствие Моци в комнате его жены? А может быть, его вообще больше уже ничего не волнует? Может быть (при одной только мысли об этом Джон снова пришел в бешенство), может быть, он проснулся и продолжал лежать в постели, безучастный ко всему, словно ничего и не происходило ни с его женой, ни с Моци? Но как же так? Ведь Хадид известен своим вспыльчивым, гордым нравом и безупречным воспитанием.

Сейчас Джон не находил в нем ни одного из этих качеств.

Поддавшись внезапному побуждению, он открыл дверь и вошел в комнату, погруженную во мрак. В ней было жарко и душно, и Джон догадался, что окна здесь не открывались уже много дней. Со стороны постели доносилось едва слышное сонное дыхание. Как же он может спокойно спать? Выведенный из себя этим обстоятельством, Джон включил свет. Может, хоть теперь придет в себя? Джон чувствовал, что где-то в глубине души начинает зарождаться ненависть к этому человеку, замешанную на духе соперничества. Ведь этот человек муж Мэрион, и именно он должен был прибежать к ней на помощь первым, защитить, уберечь от… Нахмурившись, Джон приблизился к постели.