Луи Байяр - Черная башня

— Я знала вас, мадам! Еще ребенком. Я была близкой подругой…

— Принцессы де Ламбайе, я знаю. Я вас прекрасно помню. И у меня самые лучшие воспоминания.

В глазах пожилой дамы вспыхивает искра надежды, но тут же гаснет.

— Боюсь, теперь все изменится, — произносит она.

Герцогиня долго, пристально смотрит на нее. Потом, заключив руки баронессы в свои ладони, подталкивает ту к канапе.

— Не судите себя слишком строго, — говорит она. — Маркиз де Монфор одурачил многих из нас. Я и сама состою в печальном клубе обманутых им женщин, так что мне прощение требуется не меньше, чем вам. — Нагнувшись, она добавляет негромко, но внятно: — Вам не надо опасаться преследований с моей стороны. И со стороны Франции.

Мягко высвободив руки, баронесса утирает слезы.

— Мадам… — она судорожно вздыхает, — я не нахожу слов. Вы дали мне самый чудесный прощальный дар, который только можно вообразить.

— Прощальный? — переспрашиваю я.

— Да. — Она печально качает головой. — Боюсь, возвращение в Париж было ошибкой с моей стороны. Я сделала это ради Леблана, но теперь, когда его… — Последняя слеза, тяжелая и неуклюжая, утирается платком. — Одним словом, в свете всего случившегося, думаю, самым разумным для меня будет, как говорят в таких случаях, уйти, пока не поздно. Пока я еще кому-нибудь не навредила.

— Но куда вы поедете? — спрашивает герцогиня.

Баронесса смеется. Странным, легким смехом, отзвуком далекого прошлого.

— Понятия не имею, — признается она. — Но я нигде не пропаду. А если повезет и если Бог меня не покинет, однажды — кто знает? — я, быть может, прощу себе то, что сделала. Если это вообще в моих силах.

Собравшись с духом, она единым быстрым движением встает. Протягивает руку герцогине.

— Позвольте поблагодарить вас, мадам, за вашу безграничную доброту. Всем сердцем.

В обычных обстоятельствах подобное заявление вызвало бы у герцогини лишь очередной приступ неловкости. Она славится робостью и недоверчивостью. Безмятежность, которая словно облаком окутывает ее сейчас, — первый признак того, что у нее появились собственные представления, в частности, о будущем.

— Нет, — возражает она. — Это я должна поблагодарить вас, мадам. Заранее. Потому что я собираюсь просить вас об очень большом одолжении. Я не знаю никого, кто мог бы справиться с подобным делом лучше вас.

Как рассказала герцогиня, много лет назад, на пике террора, благородное семейство Лионкур, на шаг опережая людей в красных колпаках, село на корабль из Бордо. Перебравшись через Атлантику и пожив некоторое время в Бостоне, Лионкуры обосновались в долине Гудзона и смогли, после многих лет, в течение которых арендовали земли у голландского патрона, приобрести свой собственный участок. Сорок шесть акров первозданной красоты.

Все это время они не теряли связь с герцогиней. В своих письмах они настойчиво приглашали ее в Америку. До сих пор она отклоняла их предложение, но теперь, наконец, нашла того, кого стоило отправить вместо себя.

— О, доктор, только вообразите, как Шарль будет счастлив там! Вся эта дикая природа. На многие километры вокруг — ни единого города, ни единого французского фанатика. Там ему не придется задумываться о государственных делах…

— Но чем он станет там заниматься? — протестую я. — На что жить?

— О средствах на его проживание позабочусь я. Что касается занятий… — Она поджимает губы. — Разве не в каждом поместье необходим садовник? Даже в Новом Свете?

Так и получается, что однажды, лунным вечером в конце мая, на пристани Шестого округа появляется необычная компания. Трое мужчин с черными сумками различных размеров и три женщины в черных кружевах. Ничто в облике собравшихся не позволяет предположить, что среди них два члена королевской семьи и знаменитейший сыщик страны. Или что самое настоящее историческое событие, а именно тишайшее и молчаливейшее из отречений, разворачивается на ваших глазах.

А все ровно так, и всего лишь через несколько минут пожилой баронессе и человеку по имени Шарль Рапскеллер предстоит сесть в плоскодонную рыбачью лодку, в которой их уже ждут гребцы — слуги герцогини Ангулемской. Лодка доставит их в Гавр. Оттуда они, снабженные рекомендательными письмами, поплывут на трехмачтовом корабле в Нью-Йорк.

Ради этого путешествия баронесса избавилась от всего лишнего. Коротко остриженные редеющие волосы не прикрыты больше париком. Дряблое бледное лицо не приукрашено пудрой и румянами. Но даже сейчас в ней чувствуется что-то от нее прежней. Обратите внимание на то, как прямо она держит спину, спускаясь по ступенькам к пристани. Отметьте улыбку, ослепительную, как всегда, и то, с каким достоинством она принимает протянутую руку герцогини.

— Мадам, — произносит баронесса, — будьте спокойны, я хорошо позабочусь о вашем брате. Как позаботилась бы о собственном сыне.

— Я знаю, — отвечает герцогиня.

Баронессу бережно проводят к лодочникам, и теперь ничто не отделяет Шарля от его новой жизни. Ничто, кроме самого Шарля.

— Может быть, я зря еду, Мари.

Она стоит совсем близко от него, и ее голос звучит мягко и убедительно, как у матери настоятельницы.

— Мой дорогой, ты ведь понимаешь, здесь тебе не дадут спокойно жить. Если кто-нибудь узнает, кто ты на самом деле, ты опять станешь несчастен. И я тоже.

Внезапно, нетерпеливым жестом, она достает из складок плаща мешочек из индийского муслина. Размером с капустный кочан, он туго набит чем-то.

— Вот. — С выражением мрачного удовлетворения на лице она подает ему мешочек.

— Но что это?

— Драгоценности.

Правой рукой прижимая мешочек к животу, он левой развязывает шнурок. Даже сейчас, в темноте, содержимое мешочка не вызывает сомнений.

— Но, Мари, — говорит он, словно ослепленный увиденным, — что мне со всем этим делать?

— Продай, — просто отвечает она. — Продавай предмет за предметом, по мере необходимости.

Легким движением руки она снова затягивает шнурок.

— Этого тебе хватит на всю жизнь, Шарль. Ты сможешь вырастить столько садов, — ее взгляд задерживается на его пустом рукаве, — сколько пожелаешь.

Тихо, если не считать шороха волн, ласкающих пристань, не слышно даже криков матросов с ближайших барж. А это означает, что волнение Шарля можно ощутить кожей, как вибрацию.

— Но я не могу, — говорит он. — У меня нет права на все это.

— У кого же больше прав, чем у тебя? — парирует герцогиня. — И для чего мне драгоценности? Спроси кого угодно, я самая отставшая от моды женщина во Франции. Я не знаю, что делать с побрякушками. Ты извлечешь из них гораздо больше пользы.