Том Мартин - Обитель ночи

Он умолк. Странно, подумала Нэнси. Похоже, Джек говорит искренне. На дне его потрепанной опасностями души сохранилось место для чистоты и созерцательности, и в то же время он груб и циничен. Где же баланс, сколько в этом человеке доброты и мягкости? Пожалуй, немного, крохотная часть. Джек наклонился к ней, и Нэнси показалось, что сейчас он раскроет перед ней еще один аспект своей внутренней жизни. Но вместо этого Джек прошептал:

— Предлагаю прогуляться на базар Балкор и в храм Джокханг. Это в тибетском квартале. Только не вздумайте обсуждать нашу поездку на людях: половина этих туристов — шпионы. Им платят, чтобы они болтались тут и подслушивали разговоры. Не отходите от меня ни на шаг и не говорите лишнего, пока не окажемся внутри чайной «Голубой фонарик».

Нэнси окинула взглядом стайки китайцев, фотографировавшихся друг с другом. На шпионов не похожи, но кто знает? Она поправила на плече ремень рюкзачка, повернулась напоследок, чтобы взглянуть на несчастный дворец, и зашагала через площадь за Джеком.

Они долго шли по улицам, полным нищих и паломников, растерянных с виду кочевников из степей и неспешно прогуливающихся туристов, пока не приблизились к храму Джокханг — его мощные каменные стены напоминали укрепления средневекового европейского замка. Вполголоса Джек объяснил Нэнси, что это сходство частенько подчеркивалось Китаем в его антиламаистской пропаганде. Причину возведения таких мощных стен объяснить несложно: как и все монастыри в Тибете, Джокханг задумывался как гомпа и крепость одновременно.

— Тибет был диким и опасным краем, — рассказывал Джек. — Перед приходом китайцев сфера компетенции далай-ламы зачастую не распространялась далее городских ворот Лхасы. Существует множество рассказов о том, как его эмиссаров в Восточном и Западном Тибете сбрасывали в ров и потешались над ними. Форпосты ламаизма вынуждены были самостоятельно защищаться от китайских и монгольских завоевателей и от мятежных тибетских феодалов.

Храм Джокханг выходил на мощенные булыжником площадь и узкую улочку, огибавшую по периметру его могучие стены. На этой улочке, зажатой меж крепостными стенами и добротными тибетскими домами, раскинулся необозримый базар. Разглядывая лотки, Нэнси думала, что рынок кажется куда более «тибетским», чем те, что попадались им на других улицах по пути сюда. Здесь не было китайских лотков с жарящимися орехами и куриными бедрышками, которые во множестве стояли у дворца Потала.

Тут Нэнси с удивлением заметила мужчину, направлявшегося к центру площади. Это был молодой монах, худой как палка, с лицом обветренным и загоревшим, так что цветом оно напоминало тиковое дерево. Он остановился, воздел руки к небу, рухнул на колени, а затем упал ничком на землю. Через несколько мгновений он поднял изнуренное тело с булыжников, сделал шаг вперед и повторил ритуал. Он наверняка испытывал боль, падая на колени, но лицо парня блаженно сияло. Из какой же дали он прибыл, долго ли шел сюда, если передвигался вот таким вот способом? В наши дни такую набожность на Западе трудно вообразить.

«А где Джек?» — вдруг спохватилась Нэнси, увлекшись необычным зрелищем. Беспокойно оглядевшись, она увидела, как Джек удаляется по улочке в недра базара. Если б не его рост и светлое пятно волос, она бы потеряла его из виду. Сквозь зубы ругнув компаньона, Нэнси бросилась вдогонку, пробиваясь сквозь толпу. В пятидесяти ярдах впереди он резко остановился, повернулся и, пригнувшись, нырнул в низкую дверь. Нэнси решила, что это и есть «Голубой фонарик».

Стены чайной почернели от многовековой копоти масляных ламп. Пол был выложен плитняком, мебель незамысловатая, но прочная: низкие деревянные скамьи и крепкие трехногие стулья. За полудюжиной столов сидели молодые люди — одни в дешевых китайских костюмах, другие в простой спортивной одежде. Двое молодых людей были в трилби. [43] Мягкая мужская фетровая шляпа с вмятиной на тулье. И все как один курили. Атмосфера в чайной показалась Нэнси угрожающей, как в бандитском притоне, и мимо скамеек она шла, не поднимая головы. В дальнем углу комнаты располагался небольшой бар, за ним виднелась дверь в кухню. Крохотные оконца едва выделялись, как серые мазки в жутковатом сумраке.

Джек разговаривал с мужчиной за барной стойкой. Смущаясь, Нэнси пошла через комнату к ним, отчетливо сознавая, что, несмотря на полумрак, все пристально разглядывают ее. Никто не улыбался, оборачиваясь на нее, и она старалась ни с кем не встречаться глазами. Джек говорил по-тибетски. Нэнси, не понимающей ни слова, пришлось подождать, и она решила поразмыслить о том, что удалось узнать о Херцоге.

Она уже сожалела о своей импульсивности. Она думала, что обязана пуститься на поиски Херцога, что это дело чести, что она поможет человеку, которым всегда восхищалась. Но ей и в голову не могло прийти, что этот человек окажется такой двусмысленной и мутной личностью. Может, стоит открыться Джеку — рассказать о том, что она выяснила, о растерянности и опасениях, о дурном предчувствии? Джек и Антон не были друзьями, но Джек, по крайней мере, имеет представление об амбициях Херцога. Может, он поможет ей переварить информацию. Или просто объявить, что она передумала и решила вернуться? Адамсу, похоже, все равно. Получит деньги, и она его больше никогда не увидит. Нэнси смотрела на Джека и думала о его грубости: даже не удосужился показать, что заметил ее появление. Ведь она наняла его. Возможно, он добывал полезную информацию — или вел свою темную игру, или притворялся. Нэнси в нетерпении цокнула языком и закатила глаза, надеясь, что он заметит, что ей надоело стоять и ждать.

Кажется, сработало. Примерно через минуту бармен поднял секцию барной стойки и пропустил их к последнему незанятому столику, не прерывая тихий разговор с Джеком. Тотчас появилась молоденькая розовощекая тибетская девушка с двумя дымящимися мисками еды, а вторая девушка вышла из кухни, неся большой самовар [44] У автора — samovar. с чаем. Она налила им две чашечки размером с наперсток.

— Момо, — с улыбкой Джек кивнул на дымящиеся миски. — Тибетские клецки. [45] Блюдо скорее напоминает вареники с разнообразной начинкой. Ешьте. Они придадут вам сил. В «Голубом фонарике» меня еще ни разу не отравили.

Джек сделал знак официантке. Затем перегнулся через узкий стол и прошептал:

— Вы познакомитесь с Гуном Лобсангом, он мой друг и посредник в Лхасе. Пожалуйста, не делайте или не говорите ничего такого, что заставит его нервничать.

— Не волнуйтесь, — ответила Нэнси. — Понимаю, это не моя стихия, но я, в конце концов, не совсем дура.