Хизер Гуденкауф - Бремя молчания

— И Тони хочет все выяснить. — Я стараюсь сдерживаться и не вспылить. Только не хватало, чтобы меня отстранили от расследования. — А еще она защищает своих детей. Она обязательно разрешит вам допросить их, как только они немного окрепнут.

— Да уж, защитила она их лучше некуда, — бормочет Темперли себе под нос.

Агент Саймон делает шаг вперед — очень кстати, а то Темперли меня бесит.

— Давайте поговорим с врачом, — предлагает она. — Спросим, когда, по его мнению, Калли сможет с нами поговорить. Все выясним, и можно ехать.

— Кстати, а где Тони? — спрашиваю я.

Все трое пожимают плечами и переглядываются.

— В лесу бродит ее спятивший муженек, а вы ее отпустили? — Я искренне недоумеваю.

Агенты снова смотрят друг на друга.

— Давайте найдем врача, — предлагает Саймон.

Когда мы проходим мимо сестринского поста, нас окликает дежурная:

— Пожалуйста, поговорите с Фильдой Грегори. Она нигде не может отыскать своего мужа!

— Давайте я. — Фитцджералд подходит к телефону.

Я встаю поближе — может, удастся подслушать, что происходит. Несколько секунд Фитцджералд молчит, а потом обещает Фильде, что скоро ей перезвонит.

— Господи боже, — бормочет Фитцджералд, нажимая отбой. — Только этого не хватало!

Мы все выжидательно смотрим на него.

— Похоже, и Мартин Грегори пропал. Кто следующий?

— О чем вы? Я лично велел Йоргенсу отвезти его домой. По словам Йоргенса, Мартин собирался везти Фильду в Айова-Сити, к Петре.

— Грегори там нет. Фильда поехала в Айова-Сити со своей матерью и Мэри-Эллен Макинтайр, — сообщает Фитцджералд.

— С матерью Дженны Макинтайр? — уточняет Темперли.

— Да… Не перебивайте! — рявкает Фитцджералд. — Петре нужна операция; миссис Грегори не хочет подписывать согласие на операцию, пока не посоветуется с мужем. Но она нигде не может его найти. Она звонила домой, в полицейский участок, сюда, в больницу, к друзьям, родным — и все безрезультатно. Наконец, Мэри-Эллен Макинтайр намекнула, что знает, где сейчас Мартин Грегори.

Фитцджералд умолкает. Я жду продолжения, но тут до меня доходит.

— Господи, — шепчу я, — он отправился искать Грифа!

— Вот именно. По словам миссис Макинтайр, они с Мартином перемолвились двумя-тремя словами, он намекнул, что идет искать того, кто изуродовал его дочь, — мрачно говорит Фитцджералд.

— Насколько нам известно, Гриф Кларк до сих пор в лесу. Неужели Мартин пойдет в лес среди ночи? — спрашивает агент Саймон, пристально глядя на меня.

— Насколько я знаю Грифа Кларка — а мне кажется, что я его знаю неплохо, — он, скорее всего, сбежал далеко. Снова напился и… — Вдруг ужасная мысль приходит мне в голову, и я поворачиваюсь к дежурной сестре: — Скажите, пожалуйста, где лечащий врач Калли Кларк?

К нам выходит доктор Хигби, он говорит, что с Калли и Беном пока говорить нельзя.

— Нет, нет, — перебиваю его я. — Сейчас нас интересуют не дети, а Тони Кларк. Некоторое время назад мы видели ее на автостоянке. Вам известно, куда она поехала?

— Домой. Сказала, что хочет взять чистую одежду для детей. А в чем дело? — На лице доктора Хигби неподдельная тревога.

— Пока не знаю, — отвечаю я. У меня на поясе хрипит рация. Диспетчер докладывает о происшествии по адресу: Тимбер-Ридж-роуд, дом 12853. Резервист, охраняющий дом, сообщил, что слышал за домом Кларков громкие голоса и звук, похожий на выстрел.

Роуз принесла целую гору еды: пудинг, желе, суп, имбирный лимонад. Говорит, специально выбирала все мягкое, чтобы мне не было больно жевать. Я невольно улыбаюсь. Роуз желает мне приятного аппетита и предупреждает: если она мне понадобится, она рядом, в холле. Наверное, говорит она, мне будет неприятно, если чужая старуха будет сидеть в палате и смотреть мне в рот. Она славная старушка, но она права. Сейчас мне хочется только лежать в постели, есть что-нибудь мягкое и смотреть телевизор.

Калли, ты до сих пор спишь. Я то и дело посматриваю на тебя, жду, когда ты проснешься. Хотя мне действительно не хочется, чтобы Роуз постоянно сидела в палате, мне все-таки довольно одиноко. Куда запропастилась мама? Ее нет уже целую вечность. Несколько раз к тебе заглядывала медсестра. Считала пульс, трогала лоб, проверяла капельницу.

Об отце я стараюсь не думать. Мне до сих пор не по себе из-за того, что случилось там, в лесу. А что я должен был думать? Петра лежала как мертвая, а у тебя на лице был написан такой ужас! После всего, что случилось сегодня, я вряд ли смогу смотреть ему в глаза. Надеюсь, мама меня поймет. Мне не хватило духу признаться ей, что нос мне сломал отец. Но я думаю, она и так все понимает…

Помню, Калли, до того, как ты перестала разговаривать, ты, бывало, садилась в изножье моей кровати и ждала, когда я вернусь из школы. Я приходил домой и знал, что ты ждешь меня наверху. Из своей комнаты я тебя не выгонял. Ты никогда не рылась в моих вещах. Ты любила рассматривать мою коллекцию камней, но всегда потом раскладывала их по местам. Помню, я входил в комнату и видел, что ты сидишь и перебираешь камни. Тебе нравилось разбирать их по цвету: отдельно черные, отдельно блестящие, как металл. В сторону ты откладывала розовый шпат и желтоватый известковый… Научных названий ты, конечно, не знала, а придумывала свои. Например, черный обсидиан ты называла «волшебным кошачьим глазом», а кварц — «ледяным камнем». Ты говорила:

— Если зарыть его на заднем дворе, все превратится в лед.

Раньше ты болтала без умолку, так что у меня в ушах звенело… Но ты уже очень долго молчишь, и мне не верится, что ты снова заговоришь. Мне не хватает разговоров с тобой. Я никому в этом не признаюсь, но я даже и сейчас мысленно беседую с тобой, а ты мне как будто отвечаешь. В наших разговорах я по-прежнему старший умный брат, а ты малышка, которая знает гораздо меньше меня. В моем воображении ты спрашиваешь: «Бен, как по-твоему, папа когда-нибудь бросит пить?» — а я отвечаю: «Не знаю, Калли, но, по-моему, все возможно». Иногда мы с тобой говорим обо всякой ерунде. Например, гадаем, что у нас будет на ужин или решаем, что лучше посмотреть по телевизору. Очень хочется, чтобы ты проснулась и сказала: «Бен, я хочу посмотреть „Седьмой канал“, дай мне пульт!» — но ты не просыпаешься и ничего не говоришь. Я ни разу не спрашивал тебя, почему ты вдруг замолчала. Точно знаю, это произошло в тот день, когда мама потеряла ребенка. Я вернулся от Рея и увидел, что мама лежит на диване. Кто-то укрыл ее одеялом — может быть, ты? Одеяло насквозь пропиталось кровью. Я снова и снова спрашивал тебя, что случилось, а ты молчала. Сидела на полу рядом с мамой, крепко прижав к себе игрушечную обезьянку, раскачивалась из стороны в сторону и молчала. Тогда я позвонил Луису, а он вызвал скорую помощь. Мне показалось, ты хотела что-то сказать, когда родился мертвый ребенок. Хоть убей, не понимаю, почему нас не выгнали из комнаты… В общем, мы все видели. Когда врачи взяли мертвую девочку и обтерли ее, ты потянулась к ней и погладила по рыжим волосикам. И мне показалось: сейчас ты заговоришь. Но ты по-прежнему молчала. Только крепче прижала к себе обезьянку и снова закачалась из стороны в сторону. Потом на нас, наконец, обратили внимание. Позвали миссис Норленд, и она увела нас к себе. Сначала я решил, что ты испугалась, когда увидела, что мама упала с лестницы. В следующие дни я очень внимательно наблюдал за тобой. С мамой и со мной ты вела себя по-одному, а с отцом — совершенно по-другому. Стоило ему войти в дом, твое личико как будто каменело и ты крепко сжимала кулачки. Конечно, все это не очень бросалось в глаза, но я знаю: тогда что-то произошло. По-моему, мама тоже о чем-то догадывается, но молчит. Наверное, она вообще так устроена: молчит, когда нужно что-то сказать.