Хуан Марторель - Маска майя

Последняя фраза была скорее оправданием, до которого король мог опуститься, обращаясь с просьбой, и Белый Нетопырь поблагодарил за нее, склонив голову.

— Это будет для меня честью и удовольствием, повелитель. — Он улыбнулся девочке, которая застенчиво отвернулась от него.

С того момента прошло уже четыре года и те, кто прибыл к нему детьми, превратились в молодых людей в самом расцвете сил. Синяя Цапля была миниатюрной, как ее мать и бабка, и обладала безмятежной красотой. Волосы, разделенные пробором на две части от самого лба, обрамляли овальное лицо с тонкой и светлой кожей, а ее сердце переполняли только самые добрые чувства.

Рядом с девушкой, хотя и несколько в стороне, находился четвертый из учеников Белого Нетопыря, на которого он смотрел с любовью и гордостью, как смотрят на сына. Если с Чальмеком он заставлял себя обращаться так, как подобает внимательному отцу, то с Баламом это получилось само собой с первых дней их знакомства, случившегося почти шестнадцать лет тому назад.

Мудрец и его жена Иш Таб взяли на себя заботу о ребенке, которого доставили к ним с раной на щеке после странного инцидента, происшедшего в сельве. Они о нем ничего не знали — ни его имени, ни имени его родителей, ни откуда он появился, — но с самого первого момента между жрецом и ребенком возникла сильная взаимная симпатия. Когда Белый Нетопырь взял его на руки в тот день, теперь уже далекий, намереваясь заняться его раной, малыш обнял его за шею и приложил здоровую щеку к щеке шамана. Из раны вытекла капля крови и упала на руку мужчины. Он почувствовал внезапное тепло в том месте, где кровь коснулась его тела, как будто бы у животворящей жидкости малыша была собственная жизнь.

Его назвали Балам Кимиль [9] Балам Кимиль — Вечный Ягуар. , и, поскольку мудрец никогда не позволял обсуждать свои действия, ни у кого не возникло сомнения в его праве оставить ребенка у себя.

Семена какао, попавшие в Караколь вместе с ребенком, были отданы Человеку с Высоким Жезлом 8, который хранил их, ожидая, что за ними кто-то придет. Через некоторое время Балама объявили полноправным хозяином семян и отдали ему их. Таким образом мальчик стал богатым человеком.

Хотя ему, по всей видимости, еще не минуло восемнадцати лет и он мог еще вырасти, Балам уже сейчас был выше ростом большинства жителей города. В этом он походил на своего приемного отца, и, как и у того, в его поведении и манере держать себя было нечто, казавшееся окружающим грубым и отталкивающим. У него был высокий лоб и тонкие брови, большие темные широко расставленные глаза, а его нос, вполне характерный для майя, имел плавную горбинку и не казался слишком выступающим. Цвет его кожи, несмотря на то что он постоянно находился под солнцем, был не темнее, чем у девушки, стоявшей рядом с ним; юноша даже казался бледным в сравнении с Черным Светом.

Балам был поглощен своим заданием и не замечал взглядов, которые время от времени бросала на него маленькая Синяя Цапля. Казалось, она тоже увлечена своим занятием, однако ее глаза время от времени поднимались, как будто жили собственной жизнью, и, поблуждав несколько секунд, в конце концов останавливались на лице ее товарища.

Мудрец улыбнулся. Он уже не единожды замечал эти взгляды и не сомневался насчет их значения. Ее взор на некоторое время останавливался на лице юноши, а затем она быстро отводила глаза в сторону, как бы боясь, что ее на этом поймают. Несмотря на ее застенчивость, было видно, что она испытывает к Баламу искреннюю нежность.

Шаман вспоминал, как он смотрел так же на Иш Таб, прежде чем они стали мужем и женой, и чувство, которое он испытывал, когда его глаза встречались с ее глазами. Это был взгляд влюбленного человека.

Белый Нетопырь вошел за загородку и приблизился к своим ученикам. Он поговорил с каждым из них некоторое время, как имел обыкновение это делать, интересуясь предметом их занятий. Он заметил, что Черный Свет раздражен или озабочен, по всей видимости, тем, что взаимоотношения между городами Караколь и Наранхо переживали не лучшие времена, но не обнаружил в юноше ничего другого, кроме обычной вежливости, всегда немного отстраненной, как будто вызванной холодной снисходительностью.

С Баламом он тоже побеседовал о напитке, который готовили ученики, хотя их глаза обменялись другим сообщением. Этим же утром, когда рядом с ними никого не было, халач виник предупредил приемного сына, чтобы он был готов, когда стемнеет. Они встретятся на окраине города, и никто больше не должен знать об этом.

— Постарайся немного поспать вечером, потому что ночь может оказаться долгой, — сказал ему отец. — Сейчас я не имею права тебе больше ничего говорить. Могу лишь добавить: возможно, тебе придется пережить то, что изменит твое представление о нашем мире и о тебе самом.

Юному Баламу пришлось сделать над собой заметное усилие, чтобы не задавать вопросов, но он хорошо знал, как совладать с собой, и ограничился лишь легким кивком.

Сейчас, когда его губы говорили о корнях и растениях, их глаза встретились. Взгляд юноши был напряженным, и его значение было понятно мудрецу: «Я там буду, отец. Сгораю от нетерпения узнать, что ты для меня приготовил».

Близилась ночь, когда Балам пришел в условленное место. Его приемный отец велел ему явиться к дороге, ведущей на юг, туда, где находился пьедестал, предназначенный для статуи бакаб 9, которую устанавливали там в годы, соответствовавшие ее знаку.

Юноша скорее догадался о присутствии шамана, чем почувствовал его: тот уже ждал Балама на месте. Казалось, Белый Нетопырь появился из ниоткуда, окутанный тьмой, и лишь глаза горели на его лице.

— Приветствую тебя, Балам, сын мой. Теперь следуй за мной и не отставай, потому что ночью сельва может сделать так, что ты вдруг не обнаружишь того, кого рассчитывал видеть рядом с собой.

Молодой майя не удивился, что жрец не дает больше никаких объяснений. Он знал, что таков характер того, кого он считал своим отцом. И был уверен: все, что ему необходимо знать, ему сообщат в нужный момент.

Ночь наступила быстро, и, когда они сошли с дороги, чтобы войти в сельву, мрак, окружавший их, стал почти непроницаемым. Время от времени лунный свет указывал им путь среди густой растительности, освещая то тут, то там ствол дерева, заросли кустарника или маленькую прогалину. Это были причудливые бесплотные силуэты, которые исчезали так же внезапно, как и появлялись за несколько мгновений до этого.

Балам ощущал ритм своих шагов — единственный звук, нарушавший тишину, которая в противном случае была бы полной. Юноша знал, что сельва полна жизни, ибо днем чаща без умолку болтала разными голосами своих многочисленных обитателей, и поэтому его изумила эта разительная перемена. Он никогда не отваживался входить в сельву после заката солнца, поскольку хорошо знал, что такая прогулка могла завершиться печально. Легко было потеряться, сделав несколько шагов в сторону; более того, существовал риск наткнуться на одно из созданий, которые, будучи хозяевами потустороннего мира, каждый раз завладевали землей, когда солнце начинало свое ночное странствие.