Джек Кертис - Слава

– Я расскажу вам все, что смогу вспомнить. – Майор улыбнулся. – Это объясняется простой любознательностью, – сказал он. – На самом деле меня не очень волнуют дела, в которые влезает служба. Я живу здесь на отшибе и выращиваю цветочки. Для меня все это вчерашний день.

Воспоминания майора помогли не очень. Впрочем, Редферн и не ждал многого, в теперешней ситуации это было лучше, чем ничего. За домом и конторой Аллардайса следили. И там, и там вскрыли телефоны и поставили подслушивающие устройства, но безрезультатно. Один раз человеку, следящему за «жучками» в конторе, показалось, что он слышит звук закрывающейся двери, а потом тихий шелест, который мог означать, что кто-то ходит по комнате. Двое парней поднялись на лифте на четвертый этаж и вошли в маленький номер, снятый Аллардайсом под офис, но это была ложная тревога. Сидящие в здании напротив люди с камерами и полевыми биноклями могли бы сообщить им, что они зря теряют время. В это утро приходили и уходили около тридцати человек – сотрудники, посетители, курьеры. Но никто из них не был похож на Аллардайса.

Проверявшие источник шума парни вернулись через восемь минут и отрапортовали: никого, кроме швейцара, охранника и нескольких людей в коридоре, спешащих по своим делам. Среди них была и высокая женщина с длинными черными волосами в персиковом платье. Но об этом они докладывать не стали. С какой стати? Они едва заметили ее.

Дикон добыл-таки спиртное и даже не один раз приложился к бутылке. Следующую ночь он провел на кладбище у реки. Там не было церкви, только обширный некрополь с улицами из положенных строгими рядами могильных плит. Проснувшись, он обнаружил, что лежит рядом с Имодженом Сеймуром (1851 – 1935). Он всего лишь заснул.

– Где я? – пробормотал Дикон и поднялся, опершись руками о камень.

Бутылка, купленная вчера на остатки денег, стояла прислоненная к стальной ограде последнего пристанища Имоджена. Дикон сделал глоток и посмотрел бутылку на свет: на две трети пуста, осталось на пару раз. Грустно. Он перелез через кладбищенскую стену, пересек мост, забитый стремящимися в город машинами, и пошел на юг. Выхлопные газы рвали ему ноздри. Дикон допил бутылку и снова заснул – до тех пор, пока машины не поехали в обратную сторону. Он не ел уже больше двух суток.

Ни денег, ни выпивки. Дикон решил проблему просто: войдя в небольшой винный магазин, он спросил бутылку виски. Когда хозяин поставил ее на прилавок, Дикон сказал:

– Я не буду платить за нее.

Хозяин протянул руку, чтобы забрать свою собственность, но когда увидел каменное лицо Дикона, его рука застыла в воздухе. Дикон вышел. После его ухода хозяин поднял трубку и набрал номер, но, не дождавшись и первого гудка, отказался от своего намерения. Как расскажешь о случившемся, не выставив себя полным кретином?

Лаура провела большую часть дня и ночи, объезжая окрестности, пока не поняла, насколько это бессмысленно. Ей ничего не оставалось, как сидеть дома наедине со страхом: она боялась за Дикона и за самое себя.

Он прошел около мили, но еще не откупорил бутылку. Самочувствие было паршивым, но не из-за похмелья и плохого сна. И не из-за Мэгги. И даже не из-за того, что одно наложилось на другое.

Его мозг сверлил назойливый вопрос. Время от времени он мотал головой из стороны в сторону, словно ворот рубашки натирал ему шею. Он пытался избавиться от задающего вопросы инквизитора, который становился невыносимо настойчив. Дикон не хотел его слушать, потому что знал: инквизитор говорит его собственным голосом.

Пара глотков приглушила бы въедливый голос. Еще пара сделала бы его чуть слышным. Несколько последних довершили бы дело – он перестал бы слышать голоса, как действительные, так и воображаемые.

«Что?..»

Дикон резко мотнул головой.

«Что ты?..»

Он ускорил шаг, словно надеясь убежать от голоса.

«Что ты сейчас?..»

Он отвинтил колпачок с бутылки, потом повернулся и прислонился лбом к стене, вдоль которой шел.

– Прошу тебя, – начал он. – Я не хочу...

Секунду спустя он выпрямился и направился к стоявшей неподалеку скамейке. На ходу он уронил бутылку и ушел от нее. Потом сел и услышал голос:

«Что ты испытываешь?»

– Отчаяние. Утрату. Злость.

«Так ли это?»

– Конечно. А что я должен испытывать? Я узнал, что женщина, которую я боготворил, изменяла мне в то самое время, пока я, идиот, думал, как все распрекрасно, как все у нас идет по-особому. Дьявольщина! Я строил на этом всю свою жизнь, а ты спрашиваешь...

«Боготворил?»

– Конечно! А как, черт побери, можно это назвать по-другому? Или это слишком нежное слово? Разве эти слова придуманы не для того, чтобы люди их использовали?

«Все так. Оно выражает твои чувства. Но оно не объясняет, почему и насколько это было умно».

– Умно?

«Именно. Эта женщина, эта Мэгги... Чего ты ждал от нее? Ты считал, что она возьмет на себя ответственность за твою жизнь? Чья, в конце концов, эта жизнь?»

– Я просто... я хотел сказать, что любил ее.

«Отлично. Выходит, ответственность на тебе. Ты любил ее. Разве отсюда следует, что она должна подчиняться придуманным тобой правилам?»

– Черт возьми, она же обманывала меня!

«Значит, у нее тоже были проблемы».

– Как ты не понимаешь! Все шло отлично, просто как в сказке. У нас все складывалось идеально – интимная жизнь, все... А она...

"Это было не так, дружище. Ты думал, что это так. Ты слепо любил ее, но это твоя проблема, а не ее. Послушай, что ты сейчас чувствуешь?"

– Утрату, злость.

"Ты пропустил «отчаяние».

– Но...

«Ты чувствуешь себя не так погано, как можно было ожидать, правда?»

– Что?

«Ты чувствуешь себя не так скверно, как тебе хотелось бы».

– Что, к дьяволу, ты в этом понимаешь?

«Я сказал, что ты чувствуешь себя не так паршиво, как хотел бы чувствовать».

– Болтовня! Кто ты такой? Какой-нибудь треклятый психоаналитик?

«Отвечай на вопрос!»

– Конечно, я чувствую... вчера я чувствовал себя совсем погано. Мне хотелось умереть.

"Да, знаю. А что ты ощущаешь сейчас?"

– Послушай, я не могу справиться с...

«Разве у тебя в душе нет капельки, хотя бы капельки облегчения?»

– Облегчения?

«Именно. Тяжесть любви к Мэгги, оплакивания Мэгги, тоски по Мэгги – разве она не стала легче. Что ты об этом думаешь?»

– Я думаю, что ты совершенное дерьмо.

«Ладно, попробуем сказать по-другому. Если ты чувствуешь себя не так погано, как, по твоему мнению, должен был чувствовать, то чем это можно объяснить?»

– Не знаю.

«Есть хоть какое-то утешение, которое заставит тебя бросить бутылку? Есть ли что-нибудь, способное облегчить боль, спасти жизнь? Если есть, то что это такое?»