Расселл Эндрюс - Гадес

Они разговаривали и разговаривали, пока в какой-то момент Джастин не обернулся и не увидел, что в баре пусто. Остались только они, пьянчуга в углу, уткнувшийся головой в столешницу, и бармен Донни, протиравший поцарапанную деревянную стойку.

— Послушайте…

Джастин и сам не знал, что собирается сказать дальше, но Эбби перебила его.

— Я знаю.

Он и сам не понял, отчего замолчал. В ее голосе не было ни резкости, ни напора. Просто, когда она заговорила, хотелось только сидеть и слушать.

— Я знаю про вашу жену и очень сочувствую. И про Дину тоже знаю. Что-то в вас ее пугает, поэтому она предпочла разорвать отношения — и ей от этого не легче. И про ту женщину из органов безопасности, что приезжала в прошлом году, тоже знаю. Без подробностей, правда, только слухи, но, я так поняла, все слишком запуталось, и она исчезла из вашей жизни. Я вот что хочу сказать: то, что произошло с вашей женой, давно уже в прошлом, может быть, рано или поздно вы поймете это и заживете спокойно, а может, и нет. Но я, чтобы вы знали, не из пугливых. И запутать свою жизнь не позволю. А самое главное, я не исчезаю, я здесь. Так как насчет перебраться куда-нибудь поприличнее и выпить нормального вина?

Помешкав лишь долю секунды, Джастин кивнул, сам не поняв, почему задумался. Ведь не собирался возражать.

— Есть что-нибудь на примете? — полюбопытствовал он.

— Может, к вам?

— Да, но плохо то, что у меня не намного приличнее, чем здесь.

— А что хорошо?

— Хорошего ничего.

— Уговорили, пойдемте.

Вот на это ее «уговорили» он и попался окончательно, разом поняв и ее юмор, и неприступность, и слабость.

Первая ночь оказалась феерической. Он знал, что в постели Абигайль будет требовательной, и ее бьющая через край сексуальность его ничуть не удивила. Удивило другое — нежность, и то как Эбби свернулась калачиком возле него, когда все кончилось, опустошенная, как будто секс для нее не только наслаждение и разрядка, а попытка избавиться от злости, стряхнуть груз проблем, не имеющих никакого отношения к тому, что сейчас между ними было.

С тех пор они начали встречаться. Не регулярно. Раз или два в неделю. Иногда три. Ужинали у него, в маленьком викторианском домике на Дивижен-стрит в старой части Ист-Энд-Харбора. Посмотрели вместе несколько фильмов, в основном старую классику. Однажды съездили в Манхэттен, поужинали в «Барбуто», затерявшемся в дебрях Уэст-Виллидж, а ночь провели в «Гранд-отеле».

И вот теперь они сидят на его кровати, поглощая приготовленные Джастином стейки с пастой, и допивают мартини. Эбби смеется и покачивает головой, коря повара за неуклюжесть. Необидно, потому что любя.

Джастин вернулся из кухни с двумя блюдами в руках и, морщась от боли, принялся рассматривать правую ладонь. Заметив многозначительный взгляд Эбби, пробурчал:

— Всё эти дурацкие конфорки. Фиг поймешь, горит — не горит…

— В смысле, ты фиг поймешь? — уточнила она.

Джастин обиженно нахмурился.

— Ну хорошо, я. Вечно забываю выключить эту хрень и обжигаюсь — тут я мастер.

Эбби рассмеялась — забавно, когда такой большой сильный мужчина переживает из-за крошечной болячки, — взяла его за руку и поцеловала покрасневшую кожу на обожженном месте. А потом ее дразнящий язычок прогулялся взад-вперед по его запястью, чтобы он и думать забыл о каком-то там ожоге.

Пожалуй, в этот миг, рядом с этой женщиной Джастин Уэствуд чувствовал себя по-настоящему счастливым.

Когда с едой было покончено, Эбби подхватила обе тарелки и со словами: «Скажи кому, что я со стола убираю, не поверят» выпорхнула из постели, накинув легкий летний хлопковый халат Джастина. «Сейчас вернусь», — бросила она и, спустившись по лестнице, поставила тарелки в раковину, а потом короткими перебежками добралась до машины, припаркованной почти в половине квартала от дома. Через мгновение она снова была в спальне и вручала ему красную картонную коробку, которую принесла с собой.

— Открой…

Джастин, вопросительно взглянув на нее, повиновался. В коробке оказался маленький идеально круглый тортик. С одной свечой.

— С днем рождения! — воскликнула она и, чиркнув спичкой, зажгла свечу. — Двенадцатое июня, правильно? А ты, небось, думал, я забуду?

— Мы разве спрашивали, когда у кого день рождения? Значит, и забывать тут нечего! Я…

— Знаю, ты уже сто лет не празднуешь. Вот я и решила, что самое время начать снова. Пока ты еще можешь говорить, что тебе «тридцать с небольшим».

— Да в тридцать девять жизнь только начинается!

— Ага. Задувать будешь?

— Сейчас.

Он поставил торт на прикроватный столик и поцеловал Эбби. Долгим нежным поцелуем, который гораздо лучше любых слов должен был объяснить, как дорог ему этот подарок.

— А теперь задую…

Но не успел он шагнуть к столику, как зазвонил телефон.

— Еще какая-нибудь подружка, которой тоже не терпится осыпать тебя подарками?

Не ответив, он подошел к аппарату, угнездившемуся все на том же прикроватном столике, и, взглянув на определитель, нахмурился.

— Это из участка.

— В такое время?

Он кивнул и переждал еще два звонка, а затем нехотя поднял трубку.

— Надеюсь, у вас что-то действительно срочное?

Как вскоре выяснилось, именно так оно и было.

Шикарный дом. По-другому не скажешь. Мечта, а не дом. Семь спален, построен по индивидуальному проекту, и еще гостевой домик на три спальни. Гигантский крытый бассейн в окружении японских садиков. Пресный пруд, где резвятся японские карпы. И самый, пожалуй, чудесный во всем саду уголок — открытая джакузи из красного дерева с пристроенной сауной.

В доме не нашлось бы ни одной вещи из разряда дешевых, все дышало роскошью, начиная с хрустальных дверных ручек и люстр, заканчивая подлинниками Уорхола на стенах и гардеробными при хозяйских спальнях, где хранились мужские костюмы по три тысячи долларов и еще более дорогие женские наряды и туфли. Девственно белые пушистые ковры, тончайшие шелковые шторы. Даже кухня являла собой образец достатка — ресторанная плита на восемь конфорок, блестящая нержавеющей сталью морозильная камера размером с нью-йоркскую однокомнатную квартирку и сияющая медная утварь по стенам, начищенная до того, что, кажется, светится собственным светом.

А самое главное — расположение. Блистательный Хэмптон. На границе между фешенебельным Бриджхэмптоном и более демократичным, но очаровательным Ист-Энд-Харбором. Лучшее место на земле. Лоск и ослепительное сияние Бриджхэмптона с его пляжами, приглашения к Кельвину Кляйну и Джорджу Соросу… И в то же время почти провинциальная простота Ист-Энда, где продавцы здороваются с тобой как с родным, на почте непременно поинтересуются здоровьем любимой собачки и прекрасно знают, что ты болеешь за «Янки», а не за «Метс».