Шэрон Болтон - Жертвоприношение

– Полагаю, вреда от того, что мисс Гамильтон взглянет на тело, не будет, – сказал Гиффорд. – Вы ведь не против, Тора?

Что я могла на это ответить? Что я против?

Я кивнула.

– Конечно, нет. Пойдемте.

Мы все пятеро переоделись и тщательно вымыли руки. Следуя установленной процедуре, мы внимательно следили за тем, чтобы все было сделано в соответствии с инструкциями. Потом, надев перчатки, маски и шапочки, проследовали за Стивеном Ренни в смотровую. Все это заняло не более пятнадцати минут, но у меня было странное ощущение, что мы должны поторопиться, что дело не терпит отлагательств. Я понимала, что это нелепо, но не могла избавиться от подобного чувства. Так дети спешат поскорее сделать что-то, прежде чем придут взрослые и положат конец их играм.

Женщина лежала на стальной каталке в центре облицованной белым кафелем комнаты. Теперь, когда льняной саван разрезали и удалили, она была полностью обнажена и напоминала статую. Красивую бронзовую статую, только слегка потускневшую. Ноги сами понесли меня к тому концу каталки, где лежала ее голова.

Мне показалось, что она была красивой, хотя трудно утверждать наверняка. Мелкие, точеные черты лица были почти безупречны в своем совершенстве. Но ведь красота – это нечто гораздо большее, чем правильность черт. А тепло и внутренний свет, которые придают лицу истинную красоту, у трупа, естественно, отсутствуют.

У нее были очень длинные волосы. Закрученные в тугие локоны, они свисали по бокам каталки. Именно о таких волосах я мечтала, когда была ребенком. Почувствовав, что не в силах больше смотреть на лицо мертвой женщины, я перешла к другому концу каталки.

Хотя в прошлом я неоднократно присутствовала на вскрытиях – это обязательная часть программы обучения любого студента-медика, – но никогда прежде не видела жертву убийства. И мне показалось, что даже если бы я и видела жертв убийств раньше, это все равно не смогло бы подготовить меня к тому, что я увидела сейчас.

Доктор Ренни сделал на брюшной полости Y-образный разрез, чтобы исследовать внутренние органы. Теперь он был грубо зашит, что уродовало изящную бронзовую фигуру. Грудная клетка была обезображена еще сильнее, но в данном случае доктор Ренни был ни при чем. Посередине зияла глубокая рана, почти овальной формы и примерно пяти сантиметров в длину. Именно в этом месте грудина была рассечена каким-то тупым инструментом. Я попыталась представить, с какой силой должен был быть нанесен подобный удар, и с облегчением вспомнила о пропофоле, о котором нам рассказывал доктор Ренни. Вниз и вверх от этой раны шли рваные швы. Вверху шов доходил до шеи, а внизу – почти до талии, до того места, где кожа была разорвана после грубого проникновения в глубь грудной клетки. Я вдруг живо представила обагренные кровью руки с побелевшими от напряжения костяшками пальцев. Представила, как они проникают внутрь нее, как трещит под их напором грудная клетка… Я судорожно сглотнула.

Когда я нашла ее, грудная клетка была раскрыта и отсутствия сердца просто невозможно было не заметить. Я склонна была согласиться с доктором Ренни. Удаленный подобным образом орган никак нельзя использовать для последующей трансплантации.

Внезапно я осознала, что в комнате стоит абсолютная тишина, и поняла, что все наблюдают за мной.

– Это здесь, – раздался за моей спиной голос Ренни. Вдоль трех кафельных стен тянулся рабочий стол. Подойдя к нему, Ренни поставил на рабочую поверхность стальной лоток, который держал в руках. Я подошла к нему. Таллок встала слева от меня, Гиффорд – чуть сзади. Я даже чувствовала его дыхание. Данн предпочел держаться на расстоянии.

Сосредоточившись, я взяла себя в руки и подняла матку. Для женщины такой комплекции, как наша жертва, она была слишком большой и тяжелой. Я взвесила ее. Пятьдесят три грамма. Доктор Ренни протянул мне линейку. Я измерила длину и ширину в самой широкой, верхней части. Разрез был уже сделан, и я просто раскрыла его. Полость матки была обширной, а стенки гораздо более мускулистыми, чем были бы у женщины, не выносившей ребенка. На весь осмотр мне понадобилось не более трех минут. Этого вполне хватило. Положив матку в лоток, я повернулась к доктору Ренни и сказала:

– Вы совершенно правы. Эта женщина родила за семь-десять дней до смерти. Точнее сказать сложно.

– Вы не могли бы взглянуть еще на ее грудь? – самодовольно сияя, попросил доктор Ренни. Я подавила приступ раздражения. В конце концов, это его работа, и нельзя осуждать его за то, что он хотел выполнить ее со всей возможной основательностью.

Я снова подошла к каталке. Женщина была очень стройной, но теперь, когда я знала, на что обращать внимание, то отметила и маленькие жировые валики на талии, и слегка обвисшую кожу на животе, и слишком большую для такой хрупкой женщины грудь. Подойдя к каталке, я ощупала правую грудь женщины – левая была слишком обезображена. Млечные протоки набухли, а большие соски растрескались в некоторых местах.

Я кивнула.

– Эта женщина кормила грудью.

Я слышала, что мой голос дрожит, но мне уже было все равно.

– Надеюсь, мы закончили?

Ренни заколебался.

– Вообще-то я хотел еще попросить вас…

Я проследила за направлением его взгляда. О нет! Я не собиралась обследовать влагалище этой несчастной. Я и так прекрасно знала, что там обнаружу.

– Пожалуй, на сегодня довольно. Давайте оставим что-нибудь и для других.

– Думаю, что господам полицейским будет интересно взглянуть еще кое на что, – сказал Ренни после небольшой паузы. – Пожалуйста, помогите мне перевернуть ее.

– Давайте я вам помогу, – предложил Гиффорд, заметив выражение моего лица, и, подойдя к изголовью каталки, взял тело за плечи, в то время как Стивен Ренни держал его за бедра. На счет «три» они аккуратно приподняли тело и быстро перевернули его. Теперь перед нашими глазами была узкая, изящная спина с россыпью веснушек на плечах, длинные, стройные ноги и округлые ягодицы. Никто не произнес ни слова, но оба полицейских одновременно подошли поближе к каталке. Я тоже невольно сделала шаг вперед.

– Какого черта все это значит? – наконец заговорил Гиффорд.

На узкой спине жертвы были вырезаны три символа: первый между лопатками, второй на талии и третий на пояснице. Все три символа были угловатыми, состоящими исключительно из прямых линий. Два из них были вертикально симметричными, третий – нет. Первый из символов, тот, который был вырезан между лопатками, немного напоминал христианский символ рыбы:

Второй, вырезанный на талии, состоял из двух лежащих на боку и соприкасающихся вершинами треугольников: