Мари Хермансон - Человек под лестницей

— Паула! — закричал он.

Забыв о фонарике, он протиснулся в каморку и двинулся вперед, ощупывая валявшийся там мусор. Он вовремя не вспомнил, что потолок в каморке быстро становится низким, сильно ударился головой о лестницу и упал навзничь. Под руку ему попался моток провода. Он, кажется, видел его здесь и раньше, и еще какой-то твердый пластиковый предмет. Наверное, какая-нибудь игрушка Фабиана. Ясно, значит, он все-таки играет здесь, внизу. Эта вонючая каморка была его игровой площадкой.

Но сейчас Фабиана здесь не было. Он был где-то внизу. Фредрик явственно слышал его радостный смех.

Он заполз под лестницу. Вонь здесь была уже просто невыносима. Фредрик протиснулся под нижнюю ступеньку, где начинался лаз в подземный мир Квода. Просунув голову в отверстие, он закричал:

— Паула!

Она не ответила.

— Фабиан, это я, твой папа. Я хочу, чтобы вы вышли!

Ответа не было. Только страшная вонь била ему в нос. Здесь было не холодно. Жарко. И пахло железом, как возле труб парового отопления.

По лицу потекло что-то горячее, щекотавшее кожу. Он провел рукой по лицу и ощутил что-то липкое. Должно быть, он так сильно ударился головой о потолок, что пробил голову.

Он снова сунул голову в отверстие и крикнул:

— Отпусти их, Квод! Выпусти мою семью!

В ответ раздался лишь тихий издевательский смех.

Голова его уже целиком была в отверстии. Он скосил глаза вправо, влево, вверх, вниз, но ничего не увидел. Здесь было темно, как в мешке. Он протиснулся дальше, сунув в ход плечо и руку.

— Ты отнял их у меня, Квод. Всех отнял. Так возьми и меня! — Тяжело дыша, он изо всех сил старался протиснуться в лаз. — Ты слышишь? Возьми и меня! Я иду к тебе!

Но дальше протиснуться он не мог. Квод, Паула и дети были меньше и проворнее. Отверстие слишком мало для него.

Он попытался высвободить руку, но локоть застрял в проходе. Повернувшись, он попытался освободить одно плечо, потом другое. Безуспешно.

— Паула! Квод! Помогите мне! Я застрял, — задыхаясь, взмолился Фредрик.

Теперь они уже не считали нужным скрываться. Квод, Паула и Фабиан хохотали во весь голос. Он слышал даже счастливый детский смех Оливии, переливавшийся, как жемчужины в ручье.

Сердце его разрывалось от любви, и, несмотря на то что Фредрик оказался в ловушке, как загнанная в угол крыса, он тоже рассмеялся.

— Могу я для начала узнать, как твое имя? — спросил молодой полицейский.

— Меня зовут Бьёрн Вальтерссон.

— О, так я тебя знаю. Ты делал нам мостки для причала. Хорошая работа. Уже четыре зимы прошло, а они как новенькие. Что случилось?

Бьёрн Вальтерссон откашлялся, не зная, с чего начать.

— Речь идет о моих соседях, Фредрике Веннеусе и Пауле Крейц. Два дня назад я обратил внимание, что их автомобиля нет во дворе. Я решил, что они уехали. Или, по крайней мере, один из них. Одновременно я заметил, что в доме раскрыты все окна. Это показалось мне странным. Все-таки сейчас не лето. Тем более если они уехали. Я подошел к их двери и увидел, что почтовый ящик доверху набит корреспонденцией и газетами.

— И что? — нетерпеливо произнес полицейский.

— Я позвонил, но мне никто не открыл. Я повернул ручку, и дверь открылась. Она оказалась незапертой. — Он снова откашлялся.

— Ну и ты вошел в дом, — подсказал полицейский.

— Да. В доме было очень холодно. Я позвал хозяев, но мне никто не ответил. Я увидел, что открыта дверь в каморку под лестницей, откуда доносились какие-то странные звуки. Я заглянул в каморку и увидел, что там кто-то лежит. На стене висел фонарь, и когда я его включил, то увидел, что это мужчина. Он был небрит, и от него ужасно пахло.

— Стоп, — сказал полицейский и потянулся к лежавшему на столе блокноту. — Ты говоришь, что под лестницей лежал мужчина?

— Да, наверное, какой-нибудь бездомный, забредший в пустой дом. Когда я осветил его фонарем, он зарычал и оскалил зубы, как собака. В нем было что-то жуткое. Я испугался и выбежал из дома. Если вы кого-нибудь туда пошлете… дом находится…

— Я знаю, где он находится. Мы сейчас приедем.

Свет. Зелень. Легкий ветерок, нежный, как дыхание, ласкал щеку. Пахло скошенной травой, воздух был свеж и прохладен.

Фредрик сидел на скамейке больничного парка. Он воспринимал все, что видел вокруг, как старого друга, которого он не встречал много-много лет. Было ли это лето таким, как всегда, или оно стало зеленее и красивее? Может быть, сильнее?

Все последнее время он пребывал в каком-то тумане, который рассеивался лишь изредка, и каждый раз это прояснение бывало страшно болезненным. В такие моменты он понимал, что с ним и где он находится, а потом туман снова окутывал его, словно спасительный защитный футляр, замыкавший в себе его исстрадавшуюся душу. Туман берег ее до той поры, когда она окрепнет и будет готова встретить мир со всей его беспощадной жестокостью.

И вот он, этот мир: вязы с сережками, которые слетали с ветвей и, крутясь, падали к его ногам — сухие и плоские, как облатки. Он вдыхал горький запах травы. Слышал смех и голоса людей.

Его психиатр, приятная женщина средних лет, рассказала ему, что его обнаружил сосед, Бьёрн Вальтерссон. Фредрик лежал в каморке, под последней ступенькой лестницы. Лежал совершенно истощенный, высохший и грязный. Он был так грязен, так тощ, зарос такой щетиной, что Бьёрн его не узнал, принял за чужого человека и обратился в полицию.

Фредрик просто не мог нигде застрять — как ему казалось, ибо ни Бьёрн, ни полицейские не увидели там никакого отверстия, куда можно было бы просунуть голову.

Но все же куда-то он сунул свою голову. Иначе и быть не могло, ибо ни один человек не станет по собственной воле лежать много дней без еды и питья. Наверняка он застрял и не мог вылезти.

Фредрик не помнил, как его нашли, как перенесли в машину скорой помощи и как отвезли в больницу. Но он хорошо помнил, что происходило до этого. Он помнил, как бродил по холодному дому и искал Паулу и детей, думая, что они уползли к Кводу.

На самом же деле оказалось, что их в это время вообще не было дома. Паула взяла детей и уехала с ними к своим родителям. Она боялась оставаться в одном доме с Фредриком. Во всяком случае, так она рассказала психиатру, излагая свою версию. Она пока не приезжала: бессмысленно было навещать его в таком состоянии.

Но сегодня она приедет. Он не станет ни в чем ее упрекать, не будет угрожать ей и не станет ее пугать. Он вообще ничего не будет говорить о Кводе. Квода больше не существовало.

Врач сказала, что Квод был вспомогательным порождением его собственной психики, которым он пользовался в тяжелых ситуациях.

— Это похоже на то, как человек, потеряв дом в результате наводнения или бури, строит себе временное убежище, — объяснила ему психиатр. — Этот временный дом не может стоять долго, он не годится для постоянного проживания и рано или поздно рушится. Теперь у тебя, Фредрик, есть возможность построить что-нибудь лучшее. Спокойно и без принуждения ты сможешь заново построить свою жизнь, опираясь на реальность, опираясь на себя — такого, каков ты на самом деле.