Кэтрин Джинкс - Дорога

С Джорджи всё становилось представлением. Он обнаружил, что и сам начинал принимать в нём участие он купил несколько жилетов и начал предлагать ей руку, называя её «моя дорогая» сладким голосом, позаимствованным у одного из своих старших коллег, который был англичанином Джорджи это нравилось. Она называла его Горацием. Она заставила его купить монокль, но ему не хватало смелости надевать его за пределами спальни. Он знал, что она наслаждалась контрастом, который они представляли, показываясь вместе: высокий, светловолосый, полный достоинства Эмброуз и маленькая, черноволосая, опасная Джорджи.

Он тоже этим наслаждался — б о льшую часть времени. Проблема была в том, что на Джорджи тратилось очень много энергии. Ей требовалась лесть, внимание, забота. Она была неряхой и очень много пила. Она мгновенно теряла терпение, и ей всегда не хватало денег. Всегда. Подрабатывая дублёршей в каком-нибудь фильме, натурщицей или официанткой, Джорджи постоянно страдала от недостатка наличности, неоплаченных счетов и превышения кредита Эмброузу всегда приходилось вытаскивать её из неприятностей, хотя он и сам так много не зарабатывал. А теперь она решила поехать на похороны своей бабушки в Брокен-Хилл, несмотря на то что была по уши в долгах.

Когда Эмброуз предложил заплатить за поездку, она высказала соответствующую благодарность. Но маленький дешёвый отель в Брокен-Хилле явно не совпал с её ожиданиями. Прибыв на место, она почти сразу же отправилась в ближайший бар в самом плохом расположении духа. Там она шокировала всех посетителей своим обнажённым животом и громкими жалобами на скверные удобства гостиницы. Она пила до тех пор, пока не свалилась с ног. Эмброузу пришлось тащить её назад в комнату. Там она упала на кровать, как срубленное дерево, не в состоянии даже снять свои вельветовые брюки с заниженной талией и высокие сапоги на платформе.

На следующее утро они опоздали на похороны — всего на десять минут, — и это было первым нарушение общественной морали в длинном списке последовавших за ним. Для начала, костюм, который Джорджи выбрала для такого случая, состоял из прозрачной накидки, сшитой из шифона аквамаринового цвета, и чёрных блестящих брюк. Этот наряд дополняла большая и очень нелепая свадебная шляпа серебристо-голубого цвета, которую она купила в магазине Армии Спасения. Шляпа была покрыта шёлковыми цветами и украшена длинным шифоновым шарфом.

На ногах у неё не было ничего, кроме колец.

— Ты же не собираешься показаться в таком виде, правда? — спросил Эмброуз, когда увидел её.

— Почему нет?

— Я вижу твою грудь.

— Ну и что? У тебя с этим какие-то проблемы?

Эмброуз пожал плечами.

— Думаю, что у меня нет, — признался он. — Правда, я не совсем уверен насчёт твоей семьи.

— Мне наплевать, с чем у моей семьи проблемы.

Как бы не так, подумал Эмброуз. С тех пор, как он познакомился с Джорджи, её самые жестокие проклятия всегда сыпались в адрес семьи, которая когда-то жила в Брокен-Хилле. Правда, сейчас члены её семьи были разбросаны по всей стране — они жили в Аделаиде, Мельбурне, Тасмании. Джорджи обвиняла свою мать в нарциссизме, своего отца — в садизме, своего отчима — в инцесте, а своего брата — во всех возможных грехах. Она вообще не говорила о своей сводной сестре и лишь иногда называла её «безмозглой наркоманкой».

До сегодняшнего дня она делала всё возможное, чтобы убедить своих друзей и знакомых, что она ничем не обязана своей семье.

— Если тебе наплевать на проблемы твоей семьи, — заметил Эмброуз, — тогда какого чёрта ты приехала сюда? Ты только издеваешься над своей ужасной мамочкой, своим фашистом-папочкой, своим нелюдем-братцем и своей шлюхой-сестрой. Зачем ты вообще приехала на эти похороны?

— Потому что моя бабушка была единственным нормальным человеком из всей семьи! — ответила Джорджи. — Я любила её, и мне будет её не хватать, и никто не заставит меня отказаться от участия в её похоронах!

Её глаза наполнились слезами, заставляя Эмброуза замолчать. Однако он скептически отнёсся к её словам.

Насколько он мог догадываться, это внезапное проявление горя было очередным представлением Джорджи. Она любила немного драматизма, и он с самого начала чувствовал, что она только для того приезжает на похороны бабушки, чтобы вызвать ярость родителей своим появлением в прозрачном топе, или поругаться с братом над гробом, или поспорить из-за оставшегося после смерти бабушки имущества. Честно говоря, он втайне надеялся, что она действительно устроит скандал своим разрушительным поведением, которым он сможет насладиться со стороны и о котором потом расскажет своему брату Тому или своему другу Джеймсу. Они всегда с удовольствием слушали о наиболее сумасшедших выходках Джорджи.

Возможно, Эмброуз и не приехал бы вместе с ней, если бы не предвкушал ещё один безобидный фейерверк. Кроме того, он заплатил за эту экскурсию. Теперь он должен получить вознаграждение за свои деньги.

К его большому удовлетворению, ход похорон полностью совпал с ожиданиями. Шокировав всех своим прозрачным нарядом, Джорджи без перерыва курила во время траурной службы (несмотря на просьбы перестать), критиковала цветочное убранство, громко смеялась в самые неподходящие моменты и выпила огромное количество алкоголя на поминках, которые состоялись после церемонии в доме друга семьи. Она увенчала жаркий спор со своей сводной сестрой метафоричным изречением «Пошла к чёрту», разбила вдребезги бокал, швырнув его на пол, и вылетела из дома, устремившись в ближайший бар. Затем последовала протяжённая экскурсия по другим барам, которая оказалась довольно впечатляющей (Эмброуз столкнулся с такими людьми, о которых раньше только читал) и которая завершилась в Силвертоне приблизительно в час ночи. Они оказались в своей постели только к двум.

Как всегда, алкоголь вырубил Джорджи ненадолго. Около половины четвёртого она снова встала и начала искать свою сумку с таблетками снотворного, натыкаясь на мебель и спотыкаясь о сумки со стонами и проклятиями. Тогда Эмброузу стало ясно, что они точно не покинут гостиницу до восьми утра — возможно, до девяти, если Эмброуз сам не вытащит Джорджи из постели. Как и следовало ожидать, когда стук в дверь возвестил о прибытии завтрака, Джорджи отказалась пошевелиться.

— Не-е-ет, — простонала она.

— Ты должна встать.

— Я не могу.

— Давай. — Он вытащил её слабое белое тело из-под одеяла и повёл Джорджи в ванную, где оставил её под душем. Когда она уже смогла стоять самостоятельно, опираясь обеими руками на кафельную стену ванной и опустив голову, тосты Эмброуза давно остыли. Сваренные яйца были чуть тепловатыми. Тем не менее, он мужественно съел свой завтрак (вновь призывая на помощь свою выдержку) и был готов принимать душ, когда Джорджи, наконец, вышла из ванной. Они обменялись взглядами, встретившись в дверях ванной комнаты: высокий Эмброуз с взъерошенными волосами, одетый в пижаму из чистого хлопка и широкий утренний халат, и Джорджи, невысокая, мокрая и обнажённая, не считая полотенца, обёрнутого вокруг волос. Несмотря на припухшие глаза, по утрам её лицо казалось удивительно чистым и нежным, прежде чем она успевала нанести яркий макияж и облачиться в вызывающую одежду.