Дон Уинслоу - Жить и сгореть в Калифорнии

И какие же первые слова из его уст она слышит?

Вы настоящая принцесса.

— Мать его выбора не одобрила, — говорит Летти.

— Нет, серьезно? — удивляется Джек.

Они прикончили обед и прогуливаются по набережной. Сотни парусников и моторок подпрыгивают на отползающих волнах отлива.

— Какая-то там двадцатидвухлетняя недоучка, — говорит Летти, — да еще с фермы? У этой России-матушки она вызывала ненависть. Если уж жениться на шиксе, так почему бы не поискать богатую? Из состоятельной семьи?

Хорошо еще, она не знала, что Пам наполовину мексиканка, — говорит Летти. — С ней бы родимчик сделался. Впрочем, такого счастья не случилось.

Во всяком случае, ненавидеть она ее ненавидела.

Но Ник знал, что козырная карта за ним.

— Внуки! — догадывается Джек.

— В точку попал.

Время шло, и чем дальше, тем больше мамашу беспокоило, что их род прервется на холостяке-сыне. К тому же, как это водится, поползли слухи: тридцать пять лет и не женат?

Так или иначе, Россия-матушка зазывает Ника и Пам в свою стариковскую гостиную и говорит:

— Мой сын увлекся вами, но только потому, что никак не может залезть к вам под юбку.

— Миссис Валешин, — говорит Пам, — если б ему удалось туда залезть, то, уверяю вас, он увлекся бы мной еще больше.

От таких слов мамаша давится чаем, после чего не разговаривает с сыном чуть ли не до самого медового месяца.

Пышная свадебная церемония проводится дома. Приглашены и раввин, и священник. Они рассуждают об общем культурном наследии, о том, что ведь и Иисус, в конце концов, был евреем. Понятно, что Ник хорошенько им заплатил, чтоб они не слишком-то напирали на религию, поэтому они, не очень вдаваясь в детали религиозного свойства, больше толкуют об общечеловеческом. Однако Ник и Памела обмениваются кольцами, наступают на битое стекло, и вот они уже муж и жена.

— Подожди-ка, — говорит Джек. — Тебя-то пригласили?

— Как ее подругу, — признается Летти.

Стыдно сказать, но я такое приглашение приняла. Mi madré к тому времени загнала себя работой до смерти, вечно пьяному отчиму было наплевать — и на Пам, и на ее свадьбу. А я не хотела портить ей праздник. Как же она была счастлива, господи ты боже! Россия-матушка была и так шокирована, что невеста не еврейка, а если б еще стало известно, что она полумексиканка, брак бы вообще признали недействительным, а Пам отправили бы на кухню мыть посуду — если не всю, то, по крайней мере, половину посуды.

И конечно, роскошный прием там же, в Монарк-Бэй.

Я надеялась, что будут балалайки и эти парни, которые, танцуя, приседают и выкидывают ноги туда-сюда, ну, ты знаешь, но ничего подобного. Все так по-местному чинно и благопристойно, что впору уснуть от скуки.

Но Пам выглядит принцессой.

Будто и родилась во дворце, а может, брала уроки хорошего тона, или как там они называются.

И когда я встала, чтобы размять затекшие ноги, прогуляться и послушать разговоры гостей, я только и слышу: «И где только он мог с ней познакомиться?»

И говорится это с восхищением.

И завистью.

Пам — звезда.

И если б фильм окончился так, то получился бы, черт возьми, перепев «Сабрины».

Но он так не оканчивается, думает Джек.

А оканчивается он так, как всё.

Прахом и пеплом.

Который ветер сыплет им в глаза.

Они стоят на подъездной аллее, глядя на дом. Джек считает это неразумным, но Летти хочется увидеть, и он решает, что лучше, если ему быть рядом.

— А что они делают теперь? — говорит Летти. — Выводят яхту в океан, чтобы развеять ее пепел. Он не хочет, чтобы даже что-то от нее осталось рядом с ним.

— Так оно сделалось уже давно, — бросает Летти. — Сразу после рождения Майкла.

Сына.

Нового Валешина.

Я думала, я принцесса , говорила ей Пам. А оказывается, я просто племенная кобыла.

Она еще не выписалась из больницы после родов, а он уже трахает официантку из «Солт-Крик-Инн». Пам узнает об этом от подруги, которая приходит к ней с цветами и так и пышет злорадством.

Не хочется расстраивать тебя, дорогая, но…

И это еще не всё.

Ник запутывается в кредитных махинациях с недвижимостью. Дутые платежи нарастают как снежный ком, а затем — крах. Округ банкротится, и получить кредит на строительство невозможно ни за какие деньги. Даже за деньги нельзя купить деньги.

Вначале недвижимость, затем мебель. Люди не в состоянии платить по закладным и не покупают приставные столики времен Георга II. Таким образом, то, что было вложением, становится коллекцией. Этой коллекцией Ник тешит свое самолюбие. Эта чертова мебель становится его имуществом, его манией и наваждением. Даже в тех редких случаях, когда к нему поступают предложения, он не желает расставаться с вещами.

А они требуют денег, тянут за собой новые траты.

Он закладывает дом под какой-то бешеный процент.

Но и дело, и безделье — он все готов кинуть коту под хвост ради кокаина и девок.

Деньги уходят через его нос и его шишку, говорит Летти.

Пам становится типичной брошенной женой с побережья и начинает выпивать. Вначале за общим обедом, потом садится за обеденный стол уже навеселе. К вечеру трезвеет ради детей — кормит их, купает, укладывает, а уложив, снова напивается, чтобы заснуть.

— Летти… — произносит Джек.

— Понятно, — говорит Летти, — но уверяю тебя, что она была трезвая.

— Но, может быть, именно в этот вечер, — говорит Джек. — Ведь, понимаешь, дети-то были у отца, а он собирался с ней разводиться…

Летти качает головой:

— Это она собиралась разводиться с ним.

— Вот как!

— В конце концов, — рассказывает Летти, — Пам от всего этого устала. Устала от его блядства, от его кокаина, его вранья, от скандалов, которые он ей закатывал, когда не клеилось с недвижимостью или когда она протестовала против покупки какой-нибудь скульптуры за пять тысяч долларов, которых у них не было.

Она устала и от себя самой, от своих чувств и вида. Ей стало страшно, что и на детей она глядит как бы сквозь наркотическую дымку пилюль и алкоголя.

И она решает лечиться.

Не знаю, что там они с ней делали, в клинике, — говорит Летти, — только знаю, что вернулась она от них совсем другой — не псевдопринцессой, а реальной женщиной. Она покончила со всем этим и словно преобразилась — стала больше самой собой, настоящей, стала добрее.

И стала мне звонить, приглашать. И даже представила меня как свою сводную сестру. Мы болтали с ней по-испански, чем бесили Ники. Итак, я провожу время с детьми, вожу их на пляж, в деревню.

— Разве ты любишь деревню? — удивляется Джек.

— Теперь я живу там, — говорит Летти. — Купила домик возле автострады Ортега, в Кливлендском национальном парке. Так мы обо мне говорим или о Пам?