Антонио Аламо - Ватикан

— Неужели? — откликнулся Гаспар, изображая крайнее удивление и оглядываясь, словно он вдруг заблудился во Вселенной, что более или менее соответствовало его чувствам.

— Я провожу вас, — сказал Хакер и стал решительно подниматься по лестнице. Потом остановился, полуобернувшись, и, увидев, что Гаспар, словно остолбенев, стоит на месте, мягко позвал его: — Пойдемте, брат Гаспар, — так что тому оставалось лишь последовать за кардиналом, как собачонка. — Вы ведь здесь в первый раз, брат мой, верно?

— Да, ваше высокопреосвященство.

— Я узнал, что сегодня утром вы прогуливались с Папой по садам.

— Точно так, ваше высокопреосвященство.

— На машинках, полагаю?

— Точно так.

— Как вам гостиница Святой Марты? Вам тут у нас уютно?

— Очень, ваше высокопреосвященство.

— Скажите-ка мне, брат Гаспар, когда вы прогуливались с Папой, вы тоже были в костюме футбольного тренера или в сутане?

— В сутане, ваше высокопреосвященство.

— И вам не показался неподобающим наряд, в котором вас принял Папа?

— Мы ведь собирались на прогулку.

— Иными словами, он вам таким не показался.

— Показался, ваше высокопреосвященство, и даже очень, но я воспринял это как жест смирения.

— Смирения? Кажется, я не совсем улавливаю смысл, который вы придаете этому слову. Смирение? Что вы понимаете под смирением?

— Знать, что ты в руце Божией.

— И это значит, что нужно одеваться как мужлан?

— Ваше высокопреосвященство, — ответил брат Гаспар, — я воспринял это как то, что Папа хочет слиться со своей паствой.

— Любопытное толкование, но неправильное, — вынес окончательное суждение кардинал Хакер.

Когда они дошли до коридора, где располагалась уборная — уже неоднократно посещенная измученным монахом, — кардинал Хакер изящным жестом указал на нее, но брату Гаспару стало как-то не по себе возвращаться одному в кабинет Кьярамонти, поскольку он рисковал в свое отсутствие стать поводом для еще более язвительных шуток, особенно после известия о том, как его застигли врасплох, когда он собирался удрать, поэтому ответил:

— Нет, мне уже больше не хочется.

— Что вы сказали?

— Я говорю, что мне уже не хочется больше.

Хакер посмотрел на него с некоторым и вполне понятным удивлением, и они в молчании продолжили путь к кабинету государственного секретаря, как вдруг брат Гаспар остановился и сказал:

— Положа руку на сердце, ваше высокопреосвященство, я шел совсем не в уборную.

— Как? Что такое?

— Да, я собирался уйти по-английски, потому что решил вернуться в монастырь.

Кардинал Хакер, похоже, не понял смысла его слов и взглядом потребовал более пространных объяснений.

— Ваше высокопреосвященство, возможно ли, прежде чем вернуться в кабинет государственного секретаря, поговорить с вами несколько минут наедине? Есть кое-какие вопросы, немалой важности, о которых, я полагаю, вашему высокопреосвященству было бы неплохо знать.

— Да. Почему бы и нет? Действительно, прекрасная мысль, брат Гаспар, — ответил кардинал. — Но давайте-ка поищем места поспокойнее. Кабинетов тут хоть отбавляй.

Открыв пару дверей наугад, они оказались в помещении — почти точной копии зала собраний государственного секретаря. Они сели на диван, и брат Гаспар начал:

— Ваше высокопреосвященство…

Кардинал Хакер кивнул, сложил переплетенные пальцы рук на животе и слегка опустил подбородок, одновременно подняв брови и подставив правое ухо, словно для того, чтобы доминиканцу было удобнее излагать свои секреты. У Хакера были раскосые, водянисто-голубые глаза, очень красные уши и длинный острый нос, блестевший, как будто он был сделан из мелованной бумаги.

— Говорите, прошу вас.

Но доминиканец не знал, с чего начать.

— Говорите же, — настойчиво повторил Хакер, — и чувствуйте себя абсолютно свободно.

Так монах и поступил.

Если верно, что брат Гаспар почел уместным умолчать об обещанной ему кардинальской шапке и месте архиепископа Лусаки, равно как и о напророченном исключительном положении среди прочих святых, то верно и то, что он открыто и без обиняков изложил мнение, сложившееся у него о Папе, которое, в двух словах, сводилось к тому, что из мыслей последнего складывалась сложная и почти непостижимая психическая картина, хотя из этого еще вовсе не следовало, что он одержим Сатаной, несмотря на его многочисленные и тяжкие прегрешения, которые за ним водились, да, водились. По правде говоря, заявил брат Гаспар, мысль его была анархической, малопривычной для духовного лица и немыслимой в устах Папы, но при этом оставалась ясной. Даже более чем ясной: она обладала почти гипнотической убедительностью и в то же время была скользкой, как угорь. Сначала он говорил одно, потом прямо противоположное, вслед за тем добавлял еще нечто, что, несмотря на явную нелепость, чудесным и гениальным образом совпадало с обеими крайностями и, наконец, разрушало всяческую возможность рационального подхода, заставляя изумление преобладать над всем прочим, упиваясь неизреченным, подобно ребенку, который ломает игрушки, чтобы посмотреть, что внутри. Да, ваше высокопреосвященство, продолжал брат Гаспар, потому что Папа действительно был как ребенок, да, именно таково его мнение. Казалось, Папа глубоко любит жизнь, но его неупорядоченная и прихотливая мысль повергала Гаспара в безмерную тоску. Из всего этого следовало, что Папа был личностью не только противоречивой, но и хаотичной и, возможно, подверженной маниакально-депрессивному психозу и что в ближайшие дни от него можно было ожидать чего угодно. Однако, почел уместным добавить брат Гаспар, учитывая, что доктрина, вне всякого сомнения, указывала нам, что он — Преемник святого Петра и Наместник Христа на Земле, его самым заветным желанием было сохранить способность быть уверенным в том, что, что бы ни сделал Папа и что бы ни случилось, все это — воля Господа, а потому нам остается лишь тяжкий труд скрепя сердце подчиниться Ему и по мере наших ограниченных способностей попытаться постичь Его замыслы, хотя он не мог не признать, что час от часу безвозвратно утрачивает эту уверенность, равно как и всякую другую.

Кардинал Хакер пару раз кивнул, а затем попросил, чтобы брат Гаспар первым делом и как можно подробнее изложил ему ход двух аудиенций, которые тот получил у Папы.

— Но это займет несколько часов, ваше высокопреосвященство, а нас ждут в государственном секретариате.

— Подождут, — презрительно махнул рукой кардинал.

Так что волей-неволей монаху пришлось сочинять рассказ, который, не входя во все подробности, приблизительно передавал суть и характер двух встреч, которыми Папа удостоил бедного Гаспара, с неоднократным упоминанием пастырского послания, которое было ему поручено, хотя и на сей раз он не осмелился упомянуть о папских обещаниях касательно его блестящего продвижения в римской курии, а также о назначении пожизненного секретаря и слуги в лице Лучано Ванини.