Ричард Кондон - Маньчжурский кандидат

— Я хочу выйти за тебя замуж, Бен, даже сильнее, чем хочу снова сходить в итальянский ресторанчик. Это чтобы ты понял, как сильно. Но мы не можем пожениться так быстро.

— Почему?

— Бен, тебе тридцать девять. Мы встретились три дня назад, и за это время нельзя разглядеть человека — ни с высоты птичьего полета, ни в микроскоп. Если мы поженимся, Бен, и, пожалуйста, заметь, я сказала — если мы поженимся, а не если я выйду замуж — наш брак должен сохраниться, потому что, если у нас ничего не получится, я сопьюсь, или ударюсь в религию, или стану республиканкой. Поэтому давай подождем еще неделю.

— Неделю?!

— Пожалуйста.

— Ну, ладно. Говорят, можно перезреть для решений такого рода, но, ладно, подождем неделю. Но за это время мы соберем все нужные бумаги и сделаем анализ крови, и дадим объявление об оглашении в церкви, и продумаем имена детей, и купим кольца, и обзвоним родных…

— Родных?

Он некоторое время пристально вглядывался в ее лицо.

— У тебя никого нет?

— Нет.

— Ты сирота?

— Еще ребенком я привыкла думать, что одна уцелела на космическом корабле, обстрелянном марсианами.

— Очень сексуально.

— Ты выглядишь ужасно, но совсем не так, как вчера. Мистер Шоу сказал, что ты спал всю ночь. И спал спокойно.

— Вот оно что! Ты разговаривала с Реймондом.

— Сегодня утром. Он очень официально говорил о тебе.

— Бедняга Реймонд. Я единственный, кто у него есть. Хотя он, в общем-то, ни в ком не нуждается. У старины Реймонда душа способна принять всего двух-трех человек. И я один из них. Еще есть девушка, из-за которой, мне кажется, он плачет за запертой дверью. Места осталось еще только для одного. Надеюсь, это не из-за того, что вы сговорились с Реймондом, но меня снова отзывают в армию.

— У тебя сегодня был плохой день?

— Да. Вернее, и да, и нет.

Марко сел так неожиданно, словно у него ноги подкосились. Рози опустилась на пол рядом с его креслом — словно танцовщица во время перерыва. Он поглаживал ее шею, слегка рассеянно, но с чувственной нежностью.

— Ты — самое святое, что есть у меня в этом мире, — медленно, проникновенно заговорил он, — поэтому клянусь, положа руку на тебя, что сенатор Джон Айзелин ответит за то, что произошло сегодня. Как? Пока не знаю. Но, начиная с сегодняшнего дня, я буду неустанно думать об этом. Начиная с сегодняшнего дня и всегда, я, майор Марко, буду думать о том, как заставить его заплатить за то, что он сделал сегодня. Скорее всего, убивать его я не стану. Сегодня я понял, что, скорее всего, никогда не стану убийцей.

Рози изумленно глядела на Марко. Его лицо блестело от пота, в глазах была грусть, но не жажда мести. Ее глаза, глаза женщины племени туарегов, походили на черные миндалины с голубыми зрачками, изменчиво голубыми, словно туман или далекий снег. Эти глаза достались ей по наследству от крестоносцев, которые свернули не в ту сторону, когда Вальтер Бедный в 1096 году послал их грабить Святую Землю. Они двинулись влево, к Джарабубу, что в Африке, вместо того, чтобы свернуть вправо, к Лондону. И навсегда осели в Сахаре, но продолжали придерживаться обычаев странствующих рыцарей, которые честно добивались нежных взглядов женщин, исполняя им свои серенады.

Некоторое время Рози неотрывно глядела на майора, потом прислонилась головой к его ноге и сидела спокойно, просто слушая.

— Айзелин — отчим Реймонда, — продолжал Марко. — Он сидит в своем офисе на Капитолийском холме. Он самый доступный сенатор из всех, знаешь ли, потому что теперь большинство газет печатаются прямо у него офисе. Сенатор Айзелин очень трепетно относится к Реймонду, потому что, по сути своей, Джонни — настоящий продавец. Реймонду на него наплевать, а недостаток покупательского восхищения предлагаемым продуктом всегда огромный вызов для продавца. На самом деле все, что мне следовало бы сделать, это позвонить Джонни, сказать, что меня послал Реймонд, проникнуть, таким образом, в его офис, запереть дверь и выстрелить ему в голову. Или, может, забить до смерти креслом с железными ножками.

Марко говорил негромко, сквозь стиснутые зубы. Несколько мгновений он обдумывал только что высказанную идею.

— Рози, ты знаешь, что Реймонд награжден Почетной медалью? — Это был практически риторический вопрос. Не отвечая, она просто покачала серебряной головой. — Хотелось бы мне, чтобы ты поняла, что это значит. Но для этого нужно вырасти в армейских гарнизонах, пройти через Академию, а потом еще через пару войн, приобрести вкус к Джорджу Паттону и «Комментариям» Цезаря, и Блюхеру, и Нею, и Молтке, но, слава богу, для тебя это невозможно. Просто поверь, когда я говорю, что человек, награжденный Почетной медалью, в глазах любого солдата — самый лучший, самый достойный, потому что достиг того, к чему стремится каждый военный. Так вот, после того, как Реймонд получил Почетную медаль, у меня начались ночные кошмары. Это было очень скверно. Когда я, слава господу, встретил тебя, они уже довели меня до ручки. На протяжении пяти лет почти каждую ночь мне снилось одно и то же, и, в конце концов, после того, как я совсем замучился с этими кошмарами, у меня возникло предположение, что Реймонд получил медаль не по праву. А ведь я сам поклялся, что он честно заработал ее, и остальные патрульные тоже поклялись в этом. В конце концов кошмары убедили меня в том, что все мы ошибались. Сейчас я уверен, что это русские хотели, чтобы Реймонд получил медаль. Вот он ее и получил. Не знаю, зачем им это понадобилось. Может, если повезет, никогда и не узнаю. Но я офицер, прошедший школу разведки. Я исписал целый блокнот подробностями своих снов — касательно мебели, и одежды, и цвета лица, и дефектов речи, и настила пола. Все это я обсудил с Реймондом. У того возникла идея, что мне следует потребовать военного суда над собой за фальсификацию рапорта и добиться публичного расследования, чтобы враг как минимум решил, что мы знаем больше, чем на самом деле. Сегодня днем эта идея умерла, когда один генерал-лейтенант пустил себе пулю в лоб, потому что лишь таким способом мог заставить Айзелина услышать протест армии против того, что он с нами творит. Я знал этого генерала. Он любил жизнь и мог бы прожить еще немало, но рассматривал этот протест как важное для армии дело и не привык уклоняться от ответственности. — Голос Марко зазвучал холодно. — Так вот, я клянусь, положа руку на тебя, на мою Юджину Роуз, что придет день, когда я, майор Марко, заставлю сенатора Джона Айзелина заплатить за все это, и если понадобится его убить, а я не смогу его убить, значит, я найду того, кто сделает это за меня. — Он на мгновенье закрыл глаза. — В этом доме есть пиво?

Рози принесла пиво; сама она пила дешевый теплый джин.