Си Бокс - Три недели страха

Я кивнул, хотя Мелисса не могла видеть меня в темноте. Она скользнула под одеяло и положила теплую ладонь мне на грудь.

— Ты снова принял душ. Почему?

— Чувствовал себя грязным.

— Сколько сейчас времени?

— Почти три.

— Ты собираешься завтра работать?

— Я должен.

Мелисса положила голову мне на плечо. Ее волосы приятно пахли.

— Я бы хотела, чтобы ты остался дома. Мы бы провели день всей семьей.

— И с Коуди, — напомнил я.

— И с Коуди. — Она негромко засмеялась.

Я посмотрел в окно. Снегопад заметно уменьшился.

— Мы бы просто оставались дома и были семьей, — повторила Мелисса.

Я поцеловал ее в губы. Она ответила, но прервала поцелуй.

— Не сейчас. Я просто хочу, чтобы ты меня обнял.

Я повиновался.

Мы услышали по детскому монитору, как Энджелина возится и хнычет. Мелисса сразу насторожилась, выскользнула из-под моей руки и спустила босые ноги с кровати.

— Что?

— Ей снится плохой сон, — сказала Мелисса, вставая и надевая халат. — Она видит их с тех пор, как Морленды приходили в воскресенье. Не знаю, чувствует ли она что-нибудь от меня. Я принесу ее.

Мелисса вышла. Я слышал плач Энджелины, и эти звуки разрывали мне сердце. По монитору я услышал скрип пружин матраса кроватки, когда Мелисса подняла ее.

— Пожалуй, я положу Энджелину с нами, — шепнула Мелисса, вернувшись в спальню. Я подвинулся, и она положила девочку между нами. Ребенок все еще спал. При свете из окна Энджелина выглядела умиротворенной и довольной. Ее длинные ресницы чуть вздрагивали, розовый ротик улыбался, а дыхание было легким и сладким. Я легонько погладил ее круглую теплую щечку. Она была такой маленькой!

— Смотри не перевернись и не раздави ее, — предупредила Мелисса.

Я всегда этого боялся и отодвинулся еще дальше.

— У нас есть три недели, — продолжала она. — И ты уедешь на одну из них.

— Я вернусь раньше, — отозвался я. — Как только встречусь с Мэлколмом Харрисом.

— Все же…

— Я более оптимистичен после того, что ты и Брайен узнали вчера. Судья и его сын не так уж безупречны и всемогущи.

— Я говорила об этом с Коуди, когда вы с Брайеном уезжали, — сказала Мелисса. — Разговор вышел не слишком ободряющим.

— Что ты имеешь в виду? — с тревогой спросил я.

— Я рассказала ему, что мы выяснили, а он только покачал головой и пробормотал: «На три четверти это сплетни. В суде такое не сработает». — Она попыталась сымитировать его саркастические интонации.

— Но мы только начали, — заметил я. — Нам еще предстоит все доказать.

— А если нам это не удастся? Слухи ценятся дешево. Другое дело — доказательства.

— Мы не должны доказывать, что родители и жена Морленда умерли таинственной смертью.

— Но если подумать, это ничего не значит. Насколько нам известно, судью никогда ни в чем не обвиняли и не подозревали. А Гэрретт всего лишь трудный подросток. Что тут странного?

— Это сказал Коуди? — сердито спросил я.

— Нет. Я об этом думала. Он прав — у нас нет ничего, кроме слухов. Мы не можем выступать против могущественного судьи и его сына с такими историями. Нам нужно хоть что-то доказать.

Шли минуты. Чем больше я думал об этом, тем сильнее сознавал, что Мелисса права. Остатки надежды, которую я питал ранее, скрылись в комнате, словно от стыда.

— Дорогая, — сказал я, — сейчас нет смысла нанимать адвоката и обращаться в суд. Но Гэрретт пытался убить нас.

Она вздохнула:

— Может быть, Брайен узнает что-нибудь более надежное. Он сказал, что копнет глубже.

Казалось, Мелисса не слышала моих слов.

— Я могу расследовать школьные инциденты, — продолжала она, — но все, чем мы теперь располагаем, — это история, рассказанная советником, которую она услышала от другого советника. На месте судьи я бы даже не стала нас слушать.

— Мне следовало застрелить этого сукиного сына, — проворчал я.

— Джек, не говори так. Если бы ты это сделал, то попал бы в тюрьму. Ребенку нужен отец, а мне — муж.

Тем не менее…

— У меня странная мысль, — сказала Мелисса спустя некоторое время. — Луис был чьим-то ребенком. И Гэрретт тоже был ребенком.

— Действительно, странная мысль.

— Джек, я люблю тебя.

— И я тебя люблю.

— Что произойдет теперь?

— Не знаю.

— Мы должны защитить нашу девочку.

— Да.

— Ты был храбрым этой ночью.

Мне нравилось это слышать, так как я никогда не считал себя особенно храбрым. Я хотел, чтобы Мелисса думала обо мне как о смелом человеке, и поклялся не давать ей повода придерживаться иного мнения. До этого момента я никогда не мыслил в таких категориях, хотя, вероятно, каждого человека интересует, что он сделает в ситуации, когда нужно стрелять или бежать.

— Я вас оставлю, — сказал я, вставая с кровати. — Я еще слишком напряжен, чтобы спать. Когда я вернусь, попытаюсь не разбудить вас.

Мелисса уже спала, положив руку на Энджелину. У двери я остановился и обернулся. Моя жена и моя дочь спали в моей кровати, дыша тихо и ровно.

Я не стал зажигать свет в гостиной и включил телевизор. Так как наш пульт украли и испортили, мне пришлось бы переключать кнопки, но мне было лень. Аппарат был настроен на Си-эн-эн. Свет телевизора падал на Коуди, лежавшего на кушетке под одеялом. Периодически я вздрагивал от его громового храпа. Я чувствовал запах бурбона в комнате, словно он просачивался у него сквозь кожу. Я улыбнулся, сравнив Энджелину с Коуди, и подумал, что с возрастом запахи делаются хуже.

На экране были зарисовки фигуры Монстра Одинокого каньона и фотография Обри Коутса. Следом в кадре появилась местная репортерша по имени Эрин, бравшая интервью перед залом суда до того, как начался снегопад.

— Дело против Обри Коутса, рассматриваемое вчера в зале суда Денвера под председательством судьи Джона Морленда, — говорила привлекательная темноволосая леди, — казалось абсолютно ясным, когда…

Я наполовину смотрел, наполовину слушал. Коуди показали выходящим из здания суда и огрызающимся в камеру. Я невольно бросил взгляд на его широкую спину на кушетке.

Фрагмент завершился словами репортера:

— Держу пари на пакет пончиков, что, если обвинение не вытащит из рукава что-то веское и неожиданное, Обри Коутс выйдет на свободу. Передаю микрофон вам, Эндерсон.

— Это было записано ранее вечером, — сказал Эндерсон. — Эрин, буду очень рад пакету пончиков.

— Урод… — пробормотал Коуди, ворочаясь во сне.

Прошло три дня. О Луисе в газетах не было ничего. Я понятия не имел, жив он или мертв. Не было ни полицейских визитов, ни звонков от Гэрретта или Джона Морлендов. Казалось, той ночи просто не существовало. Но я ощущал не облегчение, а усиливающееся напряжение, предвидя их следующую атаку и думая, не будет ли она с настоящими пулями. В том, что она состоится, сомнений не было.