Томас Перри - Собака Метцгера

— Что-что?

— Да он все сделает.

Улыбаясь, директор прошествовал в зал заседаний, за ним поспешно проследовал Пайнс, закрывая за собой двери. У дверей холла Портерфилд заметил пару дюжих молодчиков.

— Ваши? — прошептал он Голдшмидту.

Тот покачал головой:

— Я их вижу впервые. Он не любит профессионалов. Предпочитает таких вот футболистов.

Директор швырнул папку на стол, она упала с тяжелым шлепком, а один листок спланировал на пол. Директор с улыбкой поднял его.

— Господа, все пройдет очень быстро и вы сможете разойтись по своим делам. Вы были правы, Бен.

— В чем?

— Люди, укравшие бумаги Донахью, по-прежнему готовы к диалогу. У нас есть шанс спасти ситуацию. Прошлой ночью пришел ответ на наше объявление.

— Прекрасно. И сколько они просят?

— Пять миллионов долларов.

— Они меня разочаровали. Могли бы получить вдвое больше. Но я рад, что с этим будет покончено.

— Да, уж теперь дело не затянется, — кивнул Пайнс.

— Безусловно, придется произвести кое-какую чистку, — произнес директор, — и мы, без сомнения, встретимся снова, когда получим результаты допросов.

— Допросов? Каких еще допросов? — изумился Кирнс.

— Мы надеемся взять хотя бы двоих живыми, — сверкая глазами, пояснил Пайнс.

Портерфилд вздохнул, выразительно закатив глаза. Голдшмидт тихо спросил:

— Вы что, снова собираетесь играть в кошки-мышки?

Директор вытянул вперед обе руки, как будто на них находился невидимый предмет:

— Не просто собираюсь , друзья мои. На этот раз мы их схватим. Прошлой ночью они позвонили Моррисону и назвали цену.

Глаза Портерфилда широко раскрылись.

— Да, — продолжал директор, — именно Джону Ноксу Моррисону. Его имя мелькало в газетах, и они решили, что главный — он. Ему позвонили домой, и звонок был зафиксирован. На сей раз нам известно, где, когда и как состоится встреча, мы подготовимся всерьез.

Кирнс потрясенно постукивал карандашом по столу.

— Запись проанализировали?

— Да, Джим, это ваш конек. Такого абонента раньше не было. Замечены следы акцента, по словам специалистов, латиноамериканского. Тут вам и карты в руки, Джим. Успех этой операции решит некоторые проблемы вашей секции.

— Рекомендую пересмотреть планы, — мрачно заявил Портерфилд. — Эти люди явно местные, несмотря на акцент. Не забывайте, что они вдобавок украли из университета кокаин. Если они здешние, мы тем более должны быть уверены в отсутствии нежелательных последствий. Мы в любую минуту можем спугнуть их, и они исчезнут.

— А если это латиноамериканская террористическая группа? — натянуто улыбнулся Пайнс. — Мы уже преподали им урок, как в одночасье уничтожить столицу. Подарить им пять миллионов на ниспровержение дружественного правительства? Блистательно!

— Я поддерживаю Бена, — заявил Голдшмидт.

— Я тоже, — эхом отозвался Кирнс.

— Напоминаю вам, господа, — завопил Пайнс, — что здесь не какой-нибудь мужской клуб и никто ни за что не голосует.

Директор снова поднял невидимый предмет на вытянутых руках, при этом казалось, что вес предмета увеличился.

— Боюсь, мне придется принять всю ответственность на себя. Иначе я буду первым директором в истории Компании, который поддался искушению выбрать самый легкий путь и заплатил за молчание о тайнах Компании.

— Ерунда, — сообщил Голдшмидт, — все это проделывали. Половину выплачивают все дипломатические службы мира, а остальное выкладывает КГБ.

— Это несопоставимо с выплатой пяти миллионов шайке гангстеров, не важно, иностранным или отечественным. Тут возможны жуткие последствия, ведь пять миллионов — огромные деньги.

Портерфилд откашлялся:

— Вы уже отдали распоряжения насчет денег для операции? Я не спрашиваю, сколько стоит Лос-Анджелес или сама Компания, если бумаги Донахью все-таки всплывут. Просто интересно, сколько мы уже потратили.

Директор снова протянул вперед невидимый предмет:

— Думаю, мы могли бы…

— Нет, никакой проверки счетов, ничего подобного не будет произведено, — оборвал его Пайнс, яростно тряся головой. — Мы не разрабатываем никаких проектов, мы ведем войну! Пять, десять миллионов, пусть даже десять биллионов — не важно! Это война!

— Она будет, если вы проиграете, — спокойно сказал Кирнс.

Портерфилд наблюдал за директором. Тот все еще держал руки перед собой, но они стали вялыми, как будто он уронил свою невидимую игрушку. Он задумчиво смотрел на Пайнса, не видя его.

Хорхе Грихалва восседал на заднем сиденье «линкольна», наблюдая, как за окном проносятся зеленеющие участки орошаемой земли. Вскоре их сменила пустыня, отчасти бурая, отчасти устланная серыми камнями, прорвавшимися сквозь пыльную земную оболочку. Небо над головой уже розовело, но скалы вдали все еще освещались прямыми лучами полуденного солнца. Грихалва повернулся к Хуану и снова принялся за объяснения. Он говорил терпеливо, медленно и внятно, так, чтобы остальные, более старшие, слушали без возражений.

— Это богатый человек, так что он, без сомнения, приведет с собой много вооруженных людей. Ему нужна охрана, чтобы перевезти такую сумму денег.

— Понятно, — сказал Хуан, поправляя бессознательным жестом темные очки. Он гордился своей вытатуированной слезой, а мистер Грихалва считал, что это ошибка, метка проигравшего. Мистер Грихалва не уважал знаков принадлежности к благородному тюремному товариществу.

— Этот человек — трус, — продолжал Грихалва. — Он готов заплатить, потому что напуган, и вместе с тем боится, так что, если ему предоставить лазейку, он без жалости расправится с нами. Кругом будут его охранники, они почувствуют себя дураками, что сами не убили его и не взяли деньги себе. Они попробуют убить нас, если он проявит хоть малейший признак колебания.

— А если мы все-таки получим деньги? — спросил Хуан.

— Тогда за нами погонятся эти вооруженные мужчины, которым известно, что у нас пять миллионов наличными.

— Понятно.

Автомобиль проехал по мосту над пересохшим руслом речушки, задушенной скалами и быстро растущими кактусами. Через полчаса, после второго мостика, вновь появятся участки зелени. На сей раз это будут не орошаемые поля люцерны и трав, а тщательно ухоженные площадки для гольфа в Палм-Спрингс. Грихалва выглянул в окно. Из автомобильного салона с кондиционером пейзаж казался прелестным как картинка. Освещенные солнечными лучами, остроконечные скалы отбрасывали на равнину длинные темные тени. Воздух снаружи чуть-чуть остыл. К тому времени, когда они достигнут первого светофора на бульваре Палм-Спрингс, температура должна понизиться до ста градусов.

Между тем Джон Нокс Моррисон выходил из своего отеля, где воздух охлаждался до семидесяти градусов, в ясную, безветренную ночь.