Сэм Тэйлор - Амнезия

Молчание.

— Предъявите пропуск.

Поняв, что здесь не прорваться, Джеймс решил обойти дом по периметру.

Вблизи здание оказалось больше, чем выглядело издали, и к тому времени, как Джеймс набрел на приемную, он успел потерять надежду пообщаться с неуловимым доктором. Стеклянные двери бесшумно отворились, и Джеймс очутился в просторном холле. Он направился к женщине, сидевшей за столом, намереваясь выяснить, как отсюда выбраться, но та его опередила.

— Ваше имя, — произнесла женщина бесстрастно.

— Э-э…

— Не расслышала, простите.

— Да я не…

— Ваше имя.

— Джеймс Пэдью, но я…

— Вам назначено на десять. Проходите, мистер Пэдью. Доктор Льюис ждет вас.

Доктор Льюис. При упоминании этого имени в голове у Джеймса просветлело. Ах да, я же здесь по делу, вспомнил он. Джеймс порылся в кармане и с облегчением нащупал письмо, которое дал ему доктор Нортон.

— Присаживайтесь, — пригласила доктор Льюис.

Рубленый австралийский акцент, очки, седеющие волосы стянуты в узел, лицо узкое, брови насуплены. Вряд ли эта носит черное кружевное белье, про себя усмехнулся Джеймс. Он протянул женщине письмо и, пока она читала, огляделся. Обычная приемная: компьютер, настольная лампа, в рамке фотография мужа и детей, на стенах — плакаты с изображениями мозга и человеческих внутренностей. По интерьеру кабинета невозможно было догадаться о врачебной специальности доктора Льюис.

Когда женщина закончила читать, Джеймс невинным тоном поинтересовался:

— И что там с моей аллергией?

— Аллергией?

Доктор Льюис казалась удивленной.

— А на что у вас аллергия, Джеймс?

— Понятия не имею. Думал, вы мне скажете.

Женщина с любопытством смотрела на него.

— Таблетки, что вы дали доктору Нортону, от аллергии, верно?

Джеймс кивнул.

— Помните фамилию врача, который выписал их вам?

Джеймс покачал головой.

— Понятно. Назовите дату вашего рождения, Джеймс.

— Двадцать второе июля семьдесят третьего года.

Доктор Льюис записала.

— Как звали ваших родителей?

— Джордж и Пенелопа.

— Хорошо. Вы можете вспомнить, где были в день гибели принцессы Дианы?

Вопрос показался Джеймсу странноватым, но он прекрасно помнил тот день, к тому же ему не хотелось ударить в грязь лицом перед доктором Льюис.

— Я готовил на кухне завтрак. На часах было около восьми. По радио рассказывали о жизни принцессы Дианы. Меня это сразу насторожило. Затем начался выпуск новостей и передали, что она погибла. Новость потрясла меня. Я так часто видел Диану по телевизору и читал о ней в газетах, что считал принцессу почти членом семьи. Несколько раз она даже снилась мне.

— Замечательно. Вы помните, что ели вчера вечером?

— Вчера? Разумеется. Чили кон карне с рисом, а запивал австралийским шардонне.

— Превосходно. Сейчас я буду произносить слова, а вы постарайтесь сформулировать, с чем они для вас связаны. Называйте первое, что придет в голову, не задумываясь. Ясно?

Джеймс кивнул.

— Дождь.

— Я смотрю в окно спальни, а капли стекают по стеклу серебристыми червячками. Мне кажется, в детстве всегда шел дождь и я чувствовал себя отвратительно, впрочем, наверное, как любой ребенок, выросший в этой стране.

Доктор Льюис что-то записала в блокнот.

— Боль.

— Этим летом я сломал лодыжку. Бежал вверх по ступеням и подвернул ногу. Болело чертовски. Пришлось в самую жару проходить два месяца в гипсе.

— Пятно.

Пару мгновений Джеймс панически размышлял над ответом.

— Как-то раз мама купила мне белую рубашку. Я ходил в ней в школу, гулять в рубашке во дворе мне запрещали, но однажды я уговорил маму. Мы с приятелями повздорили, одному из них в драке разбили нос, рубашка запачкалась кровью. Мне было тогда лет семь или восемь. Мама очень расстроилась, а я еще долго мучился чувством вины.

По правде сказать, чувство вины мучило Джеймса сейчас. Историю про драку он придумал на ходу, потому что не собирался ни с кем делиться своими истинными воспоминаниями. Ему совершенно не хотелось откровенничать о пятнах от семени или менструальной крови с этой строгой докторшей, которую он видел первый раз в жизни. Наверняка теперь лечение окажется бесполезным, размышлял Джеймс. Он тревожно вглядывался в лицо женщины, но внешне та не проявляла никаких признаков недоверия. Не поднимая глаз от блокнота, доктор Льюис продолжила:

— Поезд.

Внезапно Джеймс утратил связь с реальностью: он больше не сидел в приемной врача, а стоял на платформе оживленной железнодорожной станции. Никогда в жизни он не чувствовал такой мучительной душевной боли. Поезд медленно отползал от станции, из окна махала чья-то рука. Когда поезд уменьшился в размерах, внутри у Джеймса что-то оборвалось. Словно между поездом и его сердцем лопнула туго натянутая струна.

Джеймс опустил глаза, и когда снова поднял их, вокруг был тот же успокаивающий интерьер приемной. Он не знал, что сказать. Было ли это воспоминание частью его прошлого? Джеймс не знал. Он словно на миг заглянул в чужую память. Почему тогда переживание было таким ярким, таким резким и настоящим?

— Поезд, — без всякого выражения повторила доктор Льюис.

— Э… не знаю. — Голос Джеймса дрожал. — Я вскакиваю на подножку, куда-то еду, наверное на море в каникулы…

Джеймс поднял глаза на доктора Льюис. Она оставила блокнот и смотрела прямо на него. В глазах женщины Джеймс прочел сочувствие и жалость.

— Что-то не так? Неприятное воспоминание?

— Нет, — замотал головой Джеймс.

Внезапно глаза наполнились слезами. Джеймс рассердился на себя — он не должен распускать сопли перед этой докторшей!

— Нет! — крикнул он.

Доктор Льюис поднялась из-за стола и направилась к нему. В комнате заметно потемнело.

— Успокойся, Джеймс, все будет хорошо. Это же я, Кэти. Помнишь меня? — вкрадчиво промолвила женщина.

Джеймс боролся со слезами, доктор Льюис подходила все ближе, а комната постепенно утрачивала краски и очертания.

— Держись, Джеймс. Скоро станет легче.

Внезапно Джеймс ощутил в руке резкую боль.

Он открыл глаза и уставился в потолок. Поначалу Джеймс не мог понять, где находится, но постепенно осознал, что лежит на каталке в белом больничном коридоре. Наверное, доктор Льюис оставила его здесь, чтобы он пришел в себя. Джеймс сел и огляделся. Голова кружилась, как у пьяного. На одинаковом расстоянии от него виднелись двойные двери с круглыми окнами. За окнами в обе стороны тянулись такие же пустые коридоры. Джеймс сидел в сердце этого громадного здания и не представлял, как выбраться наружу.

Он спрыгнул с каталки и направился к дверям — заперто. Джеймс покричал — никто не отозвался. Он взглянул на часы и впервые осознал, что на нем белый больничный балахон, надетый прямо на голое тело. Это открытие заставило Джеймса вздрогнуть. Что они с ним сделали?