Джоди Пиколт - Последнее правило

— Эй, Джейкоб! — окликнула Джесс, когда заметила, что я восьмой раз оглядываюсь через плечо. — Что-то случилось?

Вот тогда я и рассказал ей о миссис Уиклоу и Сойере Тригге.

Она покачала головой.

— Он тебя не убьет.

— Но он сказал…

— Таким способом он пытается показать, что злится на тебя за то, что ты наябедничал.

— Нельзя смеяться над учителями…

— Но ябедничать на одноклассников тоже не годится, — возразила Джесс. — Особенно если хочешь им понравиться. Миссис Уиклоу обязана быть с тобой добра — работа у нее такая. Но доверие одноклассников нужно заслужить. А здесь ты проиграл. — Она наклонилась ко мне. — Есть определенные правила, Джейкоб. Некоторые из них не подлежат сомнению: например, нельзя смеяться над учителями. Но остальные сродни секретам. Предполагается, что человек их знает, даже если о них ему никто не говорил.

Вот чего мне не понять никогда, так это неписаные правила, которые другие люди, похоже, улавливают интуитивно, как будто обладают неким социальным радаром — устройством, которое в моем мозгу отсутствует.

— Ты смеялся, когда Сойер передразнивал миссис Уиклоу?

— Да.

— Он решил, что ты с ним заодно, что тебе нравится его представление. Только представь, как он разозлился, когда узнал, что ты наябедничал на него.

Я непонимающе смотрю на Джесс. Я не Сойер, я четко придерживался правил, в то время как он намеренно нарушил их.

— Не могу, — признался я.

Через несколько минут за мной заехала мама.

— Привет! — улыбнулась она Джесс. — Как прошло знакомство?

Джесс посмотрела на меня, убедилась, что я не отвожу взгляд, и повернулась к маме.

— Джейкоб наябедничал на другого мальчика. И украл в столовой нож.

Я почувствовал, как сердце в груди превратилось в камень, во рту пересохло. Я-то думал, что эта девушка станет моим другом, будет хранить мои секреты. Но первое, что она сделала, — отвернулась от меня и обо всем рассказала моей маме.

Я разозлился: больше никогда не хочу ее видеть! Почувствовал, как в животе начинает бурлить, как будто я только что сошел с аттракциона «Веселые горки», — мама обязательно по дороге домой захочет продолжить беседу на эту тему.

Джесс коснулась моей руки, чтобы привлечь внимание.

— Вот так чувствовал себя Сойер, — сказала она. — Я больше никогда так с тобой не поступлю. А ты?

На следующий день я пришел в школу и стал ждать Сойера у его ящичка.

— Что ты тут забыл, придурок? — спросил он.

— Прости меня, — искренне, от всей души извинился я.

Наверное, его удивило что-то в выражении моего лица, или в голосе, или просто сам факт того, что я его разыскивал, но он секунду стоял у открытого шкафчика, а потом пожал плечами.

— Да ладно! — сказал Сойер.

Я решил, что таким образом он извиняет меня.

— Ты до сих пор хочешь меня убить?

Он покачал головой и засмеялся:

— Не хочу.

Уверяю вас, Джесс Огилви была моим самым лучшим учителем. И она бы поняла лучше, чем кто бы то ни было, почему я сделал то, что сделал.

То, что случилось прошлой ночью, было самым запоминающимся событием в моей сексуальной жизни, если не считать того раза, когда на втором курсе мое письмо напечатали в «Пентхаусе». Разумеется, это не то же самое (письмо — беллетристика, а вчерашняя ночь — реальность).

Я думал об этом (положим, ни о чем другом я и не мог думать). Как только мы с Эммой признались друг другу в своих самых больших опасениях, мы оказались на равных. Уязвимость взяла верх над возрастом. Когда ты обнажил душу, уже не так сложно обнажить тело.

Сегодня утром я проснулся, а ее волосы разметались у меня на руке, ее теплое тело прижималось к моему, и я решил, что мне все равно, почему она переспала со мной, — с отчаяния, от разочарования или просто чтобы отвлечься. В любом случае я ее не отпущу. Вчера ночью я изучил каждый сантиметр ее тела и хочу возвращаться на эту территорию, пока не узнаю ее как свои пять пальцев.

А это означает, что я должен добиться освобождения ее сына, потому что в противном случае она не захочет меня видеть.

С этой целью я сегодня явился в суд, чтобы обеспечить Джейкобу блестящую защиту, какой еще не слыхивал штат Вермонт. Я был сосредоточен и решителен, пока не увидел, как она выходит из машины постороннего мужчины.

Из машины своего бывшего мужа.

Наверное, он имеет право быть здесь, он же отец Джейкоба, но Эмма заставила меня поверить, что он не в счет.

Мне не нравится, как он придерживал ее за руку, когда мы поднимались по лестнице в здание суда. Мне не нравится то, что он выше меня. Мне не нравится, что когда я один раз коснулся руки Эммы, уже входя в зал суда, то это увидел Тео и брови у него поползли на лоб, поэтому мне пришлось тут же сделать вид, что наши руки соприкоснулись случайно.

Мне действительно не нравится то, что меня больше заботит Эмма, когда я должен сосредоточиться исключительно на ее сыне.

Когда входят присяжные, я занимаю свое место рядом с Джейкобом. У него такой вид, как будто он выпил шестьдесят чашек кофе. Он подпрыгивает на месте, хотя находится на скамье подсудимых. Эмма сидит справа от него, и, клянусь, я чувствую жар ее тела, несмотря на то что между нами сидит ее сын.

— Мне так не нравится, — бормочет Джейкоб.

«Мне тоже, парень», — думаю я.

— Что тебе не нравится?

— Ее волосы.

— Чьи?

— Ее. — Джейкоб не глядя кивает в сторону Хелен Шарп.

Сегодня прокурор распустила волосы, и ее золотисто-каштановые локоны падают на плечи. От этого она выглядела так, словно способна на сочувствие, хотя мне-то лучше знать.

— Что ж, могло быть и хуже.

— Почему?

— Они могли быть длиннее.

При этих словах я вспоминаю Эмму, какой она была сегодня ночью, с распущенными волосами, ниспадающими на спину. Я никогда не видел, чтобы она носила волосы распущенными, — все из-за Джейкоба.

— Это плохой знак, — говорит Джейкоб, и его пальцы начинают подрагивать.

— Сегодня много плохих знаков, — говорю я и поворачиваюсь к Эмме. — Что здесь делает Генри?

Она качает головой.

— Он приехал сегодня утром, когда я была на пробежке. — Она делает ударение на последнем слове и отводит глаза. Тема закрыта.

— Следи за тем, чтобы говорить правду, — заявляет Джейкоб, и мы с Эммой поворачиваемся к нему. Неужели у Джейкоба интуиция развита намного сильнее, чем мы полагаем?

— Всем встать! — возвещает пристав.

Из своего кабинета выходит судья.

— Если защита готова к вступительной речи, — говорит судья Каттингс, — можно начинать.

Я бы предпочел выступать с речью вчера, когда говорила Хелен, чтобы во время выступления прокурора присяжные следили за поведением Джейкоба и у них сложилось впечатление, что виной его неадекватных реакций — синдром Аспергера, а не то, что он убийца-социопат. Но судья лишил меня такой возможности, поэтому теперь мне придется постараться вдвойне.