Джоди Пиколт - Последнее правило

— Но это место происшествия, — упрямо твердит Джейкоб. — Я, как обычно, записал улики.

— Это не вымышленное место происшествия, — возражаю я.

— Разве? — удивляется Джейкоб. — Но я сам его создал.

— Боже! — восклицает Эмма. — Присяжные решат, что ты чудовище.

Мне хочется положить руку ей на плечо и пообещать, что подобного не произойдет, но таких обещаний я раздавать не могу. Даже после целого месяца, проведенного бок о бок с Джейкобом, он не перестает меня пугать, как, например, сейчас, когда его мать на грани истерики, а он без всяких угрызений совести отворачивается и врубает на всю громкость свой сериал. Присяжные, которые должны слушаться разума, на самом деле слушают свое сердце. Присяжная, которая увидит, как Джейкоб безучастно просматривает вещественные доказательства смерти Джесс Огилви, будет в дальнейшем неизменно связывать его с образом, который запечатлелся у нее в памяти, и это впечатление о Джейкобе не сможет не повлиять на ее решение.

Джейкоба не изменишь, а это значит, что я должен изменить систему. Поэтому я и подал ходатайство, поэтому завтра мы едем в суд, хотя об этом я Эмме еще не сообщил.

— Я должен кое-что тебе сказать, — говорю я, когда часы на руке у Эммы подают звуковой сигнал.

— Подожди, — отвечает она, — я засекаю время, пока Тео делает тест по математике. — Она поворачивается к кухне лицом. — Тео? Отложи карандаш. Джейкоб, сделай тише. Тео, ты меня слышишь?

Не получив ответа, Эмма заходит в кухню. Снова окликает сына, потом я слышу ее шаги наверху, в комнате у Тео. Через секунду она возвращается в гостиную.

— Он не сделал математику. Исчезли его пальто, кроссовки и рюкзак, — перечисляет она в ужасе. — Тео ушел.

Давайте просто скажем, что чистое безумие пятнадцатилетнему подростку, такому как я, совершить перелет в другой конец страны одному, без родителей. Самое сложное — достать билет, что в конечном счете оказалось совсем плевым делом. Мама не делала тайны из того, где хранит в своей картотеке кредитную карту на всякий пожарный случай, — а если быть откровенным, разве этот случай не наступил? Мне необходимо было лишь достать карточку, ввести номер с лицевой части карты и код с оборотной стороны и зарезервировать себе билет на сайте Orbitz.com.

Паспорт у меня был (однажды на каникулах мы поехали в Канаду, путешествие длилась почти шесть часов, пока Джейкоб не отказался спать в номере мотеля из-за того, что там лежал оранжевый ковер), он хранился тут же (через одну папку от той, где лежала карточка). А добраться до аэропорта вообще оказалось парой пустяков: два раза поймал попутку, и вот я на месте.

Жаль, что я не могу похвастаться наличием плана. Я знаю одно: прямо ли, косвенно, но во всем виноват я. Джесс Огилви я не убивал, но видел ее в день смерти и не сообщил об этом ни полиции, ни маме, никому. А теперь Джейкоба судят за убийство. На мой взгляд, все это напоминает цепную реакцию. Если бы я тогда не вломился в дом, если бы в доме не жила Джесс, если бы я не встретился с ней взглядом — вероятно, это «недостающее звено» разорвало бы цепь последовавших событий. Не секрет, что мама вся издергалась, не зная, где раздобыть деньги на оплату судебных издержек. Я решил: если я собираюсь отдавать кармические долги, то с успехом могу начать с решения этой проблемы.

Следовательно, нужно ехать к отцу.

В самолете я сижу между предпринимателем, который пытается заснуть, и женщиной, похожей на мою бабушку. У нее короткие седые волосы, и одета она в ярко-фиолетовую рубашку с изображением кота.

Предприниматель ерзает, потому что за ним сидит ребенок, постоянно лягающий спинку этого кресла.

— Господи всемилостивый! — то и дело восклицает он.

Я всегда удивлялся, почему люди поминают Господа? Почему всемилостивый? Я имею в виду, что если его второе имя — Стенли?

— Застряла на последнем, — говорит старушка.

Я вытаскиваю из ушей наушники новенького плеера.

— Простите?

— Нет, не подходит.

Она склонилась над кроссвордом, напечатанным на последней странице журнала «Американские Авиалинии». Кроссворд наполовину разгадан. Терпеть этого не могу: неужели сопляк, сидевший на этом месте до меня, полагал, что кто-то захочет разгадать его до конца?

— Человек, которому сопутствует удача.

«Тео», — думаю я.

— Восемь букв.

Внезапно предприниматель встает и наклоняется через спинку.

— Мадам, — говорит он матери мальчика, — не могли бы вы унять своего невероятно балованного ребенка?

— Верно, — восклицает старушка. — Баловень!

Я наблюдаю, как она пишет карандашом.

— По-моему, это слово пишется не так, — вмешиваюсь я. — Б-А-Л-О-В-И-Н-Ь.

— Точно, — соглашается она и стирает написанное, чтобы исправить. — Признаюсь, с орфографией у меня беда. — Она улыбается мне. — Что заставило тебя отправиться в солнечную Калифорнию?

— Еду в гости.

— Я тоже. К человеку, которого еще не видела, к первому внуку.

— Класс! — восклицаю я. — Наверное, у вас башню снесло?

— Если это означает «восторг», то да, снесло. Меня зовут Эдит.

— А меня Пол.

Не знаю, почему я солгал. А чему удивляться? В конце концов, я скрыл от всех факт, что замешан в том кошмаре, который случился месяц назад. Я поднаторел в притворстве. Я уже не тот мальчик, каким был раньше. Стоило назваться чужим именем, как меня стало не унять. Я на каникулах. Единственный ребенок в семье. Мои родители в разводе. (Ха! Это правда!) Я еду к своему отцу. Мы собираемся познакомиться с колледжами в Стэнфорде.

Дома мы не говорим об отце. На уроках истории мы изучали культуры разных народностей, которые не упоминают имена умерших, — что ж, а мы не вспоминаем человека, который нас бросил в трудную минуту. Подробности разрыва между родителями мне неизвестны — я был еще младенцем, поэтому, разумеется, в глубине души считаю, что это я стал последней каплей. Но я точно знаю, что он пытается загладить свою вину, высылая маме каждый месяц алименты. Мне также известно, что вместо нас с Джейкобом он воспитывает двух девочек, похожих на фарфоровых куколок. Они-то уж точно никогда за свою недолгую жизни не вторгались в чужие дома и не раскачивались целый день из стороны в сторону, чтобы успокоиться. Откуда я знаю? Он каждый год присылает нам рождественскую открытку, которую я, если успеваю просмотреть почту раньше мамы, тут же выбрасываю.

— У тебя есть братья или сестры? — спрашивает Эдит.

Я делаю глоток напитка «Севен-ап», который купил за три доллара.

— Нет, — отвечаю. — Я единственный ребенок в семье.

— Хватит уже! — вскрикивает предприниматель, и на одну ужасную секунду мне кажется, что сейчас он расскажет всю правду обо мне. Но он поворачивается в кресле и обращается к матери ребенка: — Ради всего святого…