Питер Джеймс - Мертвая хватка

Все мгновенно умолкли, переваривая известие. Грейс первым делом подумал, не дошло ли это известие до Спинеллы.

— Что известно об обстоятельствах? — спросил констебль Дэвид Хоувс.

— Ему оставалось два месяца, — сообщил Поттинг. — Женат, трое малых детей, с семейной жизнью все явно в порядке. Лиза Сеттерингтон его тоже знает. Клянется, что только и ждал, когда выйдет и встретится с ребятишками.

— Не было никаких очевидных причин для самоубийства? — допытывался Хоувс.

— Похоже, не было, — ответил Поттинг.

— Я просто предполагаю, однако… — продолжал Хоувс. — Может, Уоррен Талли знал, где найти Приса?..

— И убит из-за этого? — подхватил Грейс. — Не покончил с собой?

— Начато полномасштабное следствие в тесном контакте с нашим Западным филиалом, — доложил Поттинг. — По их мнению, слишком уж удачное совпадение.

— Трудно в Форде повеситься? — поинтересовался Гленн Брэнсон.

— Легче, чем во многих тюрьмах, — ответил сержант. — У каждого отдельная камера, как в мотеле. Тюрьма открытая, гораздо больше свободы, заключенные чаще остаются одни, чем в тюрьмах строгого режима. Если захочешь, повесишься запросто.

— И другого запросто повесишь? — уточнил Хоувс.

Его слова прозвучали в гробовой тишине.

— Сто кусков немалая сумма для заключенного, — заметил Гленн.

— Для любого немалая, — вставил Ник Николл.

— Вполне достаточная для убийства, — угрюмо заключил Хоувс.

Констебль Алек Дэвис поднял руку:

— Сэр, может, я повторю очевидное, но если Уоррен Талли знал, где Прис, и если его убили, то только по одной причине. Убийца тоже знает, где Прис.

Фернанда Ревир беспокойно ерзала на краешке зеленого дивана, держа в одной руке стакан, а в другой сигарету, то и дело нетерпеливо стряхивая пепел в хрустальную пепельницу. Потом вдруг сорвалась, схватила сотовый и уставилась на дисплей.

На дворе свирепствует непогода, дождь и ветер с залива Лонг-Айленд летят через дюны, дикую траву и кусты, слышно, как струи хлещут в окна, чувствуется ледяное дыхание океана.

Сегодня огромная гостиная с галереей для музыкантов, резной мебелью и гобеленами на стенах похожа на мавзолей. Огонь трещит в топке, однако до Фернанды тепло не доходит. По телевизору футбол — нью-йоркские «Джайантс» играют с какой-то другой командой, и ее брат орет непрерывно. Ей плевать на футбол. Дурацкая мужская игра.

— Почему эти скоты из Англии не перезванивают? — спросила она, глядя на телефон, ожидая услышать звонок.

— Там середина ночи, милая, — объяснил муж, взглянув на часы. — У них на пять часов позже. Час ночи.

— Ну и что? — Фернанда вновь сердито затянулась и выпустила струю дыма. — И где этот партнер ? В самом деле явится? Точно? Ты уверен, Рики? — Фернанда подозрительно посмотрела на брата, сидевшего напротив, который нянчил стакан с виски и посасывал сигару, размером с крупный фаллос.

Лу, в клетчатом джемпере поверх рубашки поло, хлопчатобумажных брюках и мягких туфлях на резиновой подошве, взглянул на Рики, и лицо его вдруг отвердело.

— Действительно приедет? Человек надежный? Ты его знаешь?

— Надежный. Один из лучших. Он в машине, с минуты на минуту будет. — Рики взял приготовленный коричневый конверт, еще раз проверил содержимое, положил на место с удовлетворенным видом и вернулся к игре.

Рики Джордино сорок. Он похож на отца, но силы, как у того, в лице нет. Вялая рябоватая физиономия, пухловатая, как у младенца, почти постоянно лоснится от жира из-за врожденной проблемы с потовыми железами. Черные волосы с челкой, рот не совсем правильной формы, будто ему в детстве прооперировали заячью губу. На нем плотный черный пиджак с металлическими пуговицами, мешковатые синие джинсы, скрывающие пистолет, постоянно пристегнутый к лодыжке, и черные ботинки с резинками на высоких каблуках. К неудовольствию матери, он до сих пор холост, бесконечно таскает за собой безмозглых малышек, но сегодня явился один — таков его особый способ проявлять уважение.

— Ты дела с ним делал? — допытывалась Фернанда.

— Его рекомендуют. — Рики самодовольно ухмыльнулся. — Один мой коллега. Еще один плюс — он знает Брайтон, однажды там кое-чем занимался. Сделает то, что ты хочешь.

— Пускай постарается. Хочу, чтобы они помучились. Ты его предупредил?

— Он знает. — Рики пыхнул сигарой. — Ты с мамой говорила? Как она?

— А как ты думаешь? — Фернанда допила стакан, неуверенно встала и шаткой походкой направилась к бару.

Рики вновь переключился на игру, через секунду вскочил с кресла, потрясая сигарой, рассыпая вокруг пепел.

— Мать твою! — рявкнул он. — Что эти раздолбай делают?..

Уселся, из холла тут же долетели резкие звонки. Рики снова вскочил.

— Вот и он.

— Манни проводит, — сказал Лу.

Зуб сидел на заднем сиденье «линкольна», одетый свободно, но аккуратно — спортивная куртка, рубашка без ворота, коричневые кожаные мокасины: в такой одежде можно пойти куда хочешь, не привлекая вопросительных взглядов. Коричневый вещмешок лежит рядом.

Встретив его в аэропорту Кеннеди, шофер хотел сунуть мешок в багажник, но Зуб никогда не выпускает его из виду. Никогда никуда не сдает, всегда берет с собой в салон самолета. Там чистое белье, запасная рубашка, штаны, башмаки, ноутбук, четыре мобильника, три чистых паспорта, разнообразные фальшивые документы, заложенные в пустые внутри книжки в бумажных обложках.

Он никогда не ездит с оружием, за исключением парализующего 3-квинуклидинил-бензилата, замаскированного под шариковые дезодоранты, в сумке с туалетными принадлежностями. Вдобавок лучшее оружие у него в руках.

В свете фар он следил, как под проливным дождем открываются высокие серые электрические ворота. Дальше поехали по участку, пока впереди не возникла громада вычурного современного особняка.

Водитель за все время не вымолвил ни слова, что вполне устроило Зуба. Он не разговаривает с незнакомцами.

— Приехали, — произнес водитель одно-единственное слово с той минуты, как спросил его имя в аэропорту.

Зуб не ответил. Сам видит.

Шофер открыл заднюю дверцу, и он вышел под дождь с вещмешком. Парадную дверь распахнула нервная филиппинка в форме горничной. Почти сразу за ней появился пузатый мужчина с мясистой физиономией, в черном пиджаке, джинсах и черных ботинках, с сигарой между пальцами.

Зуб первым делом подумал, что сигара — добрый знак, значит, можно курить, и шагнул в огромный вестибюль, вымощенный серыми каменными плитами.

Перед ним широкая лестница. Кругом позолоченные зеркала и гигантские причудливые абстрактные картины, для него абсолютно бессмысленные. Его не интересует искусство.

Мужчина протянул пухлую руку, сверкнув кольцами.