Чарльз Эппинг - Trust: Опека

— Если бы вы сделали хоть что-нибудь , сказали хоть что-нибудь. Мне или маме.

— Я ничем не мог помочь. — Охснер опять покачал головой. — Это меня не касалось.

— Правда? — Алекс отодвинула тарелку. — Как не касается и этот счет?

— Говорю вам, я ничем не мог помочь, — с вызовом ответил Охснер.

— Еще как могли. Вы же поверенный в делах. У вас все права, если не сказать обязанность, помогать.

Охснер глубоко вздохнул.

— Знаю, вам, американцам, трудно это понять. — Он взглянул ей в глаза. — Но в обязанности швейцарского банкира не входит во все вмешиваться и совать нос в личные дела клиентов. Наша обязанность — дисциплинированно хранить их имущество, пока не объявится владелец или наследник владельца. Вот в чем суть тайны банковского вклада в Швейцарии. — Судя по всему, он произносит эту тираду уже не впервые. — Тайна банковского вклада в Америке , простите меня за такие слова, — это оксюморон. Вы, американцы, хотите, чтобы все про всех знали. Вы хотите, чтобы люди все о себе рассказывали. Это одна из причин, почему клиенты кладут свои деньги в швейцарские банки. Они знают — я не буду кричать об этом на каждом углу.

— Но посмотрите, что произошло, — настаивала Алекс. — Этот счет открыли во время Второй мировой войны, а никто ничего не знает. Возможно, даже сами владельцы счета не ведают о нем. Или их наследники. И все из-за вашей пресловутой «тайны банковского вклада».

Охснер достал носовой платок и вытер лоб.

— Мне довелось узнать, что после войны отец Руди несколько раз пытался отыскать всех владельцев опекунских счетов, открытых на его имя. Но в большинстве случаев не удалось найти и следа. — Он повернулся к Руди и продолжал: — И не думай, что у твоего отца не было стимула. Если я правильно понял, согласно договору по этому счету (как и по многим другим), твоему отцу причитались пять процентов за управление деньгами — но лишь когда они перейдут в руки настоящего владельца.

— Пять процентов от чего? — уточнила Алекс.

Охснер вздохнул.

— Пять процентов от общей суммы на счету.

— И сколько же это? — настаивала Алекс.

— Не могу знать. Но скажу так: все акции, купленные на эти деньги в прошлом веке, неплохо поднялись. — Охснер достал свою кредитную карточку и передал ее официантке, потом снова повернулся к Алекс. — Вам известно, что одна тысяча долларов, вложенная в акции компании «Стандард энд пуэрз 500» в конце войны, сейчас выросла до миллиона? Вы знаете, что означает термин «экспоненциальный рост»?

— Конечно, знаю, — ответила Алекс.

— Тогда вам должно быть известно, что, вкладывая дивиденды и проценты по долгосрочным инвестициям в акции, можно так приумножить капитал, что людям и не снилось.

— Так о какой сумме мы сейчас ведем речь? — поинтересовалась Алекс.

Он не ответил.

— Миллион долларов?

Охснер молчал.

— Больше? Сколько? — Алекс не сводила с Охснера глаз.

Он несколько раз моргнул.

— Ну, это вас не касается!

— Именно об этом я вам все время и говорю, — сквозь зубы ответила Алекс.

Цюрих

Пятница, день

— Что за красавец, а? — Руди стоял рядом с Алекс, пока она наблюдала, как черный «даймлер» Охснера, взревев, покатился по узкой булыжной мостовой прочь от ресторана «Аисты».

— Думала, если он еще раз скажет «тайна банковского вклада» , я закричу. — Алекс повернулась к Руди. — Он всегда такой?

— Раньше, когда я был мальчишкой, он хорошо ко мне относился. Помню, когда я приходил к отцу на работу, Георг всегда сажал меня к себе на колени, рассказывал разные истории. Но после смерти отца он стал другим. — Тоблер посмотрел Алекс в глаза. — Я всегда удивлялся, почему его, а не меня отец назначил своим душеприказчиком. Ведь будь иначе, я бы знал об этом счете еще с 1987 года.

— Знаете, моя мать тоже назначила своим поверенным не меня. А к ее имуществу тайна банковских вкладов не имела никакого отношения. — Алекс глубоко вздохнула. — Иногда просто следует жить, не особенно задумываясь. — Она посмотрела на часы. — Мне пора на работу. Уже почти два.

— А мне что делать? — спросил Руди.

— А вам не нужно на работу?

— Я хочу узнать, что произошло с моим отцом.

— Разве не ясно, что…

— Никогда не поверю, что отец наложил на себя руки, — не поверю, пока не узнаю наверняка, что произошло. — Стоявший перед входом в гостиницу Руди был похож на обиженного маленького мальчика. — Постой! У меня есть идея! — Он схватил Алекс за руку. — Пойдем в банк. Я могу зайти и сам проверить счет.

— Без меня. Я…

— Ладно, я пойду один. Этот счет формально принадлежит мне . Охснер сам так сказал, верно? Они мне все расскажут.

— Что бы вы ни предприняли, не впутывайте в это меня. — Алекс посмотрела Руди прямо в глаза. — Понятно? Я могу потерять работу, если…

— Не волнуйся. Обещаю не впутывать тебя, если ты мне поможешь. — Он обнял Алекс за талию. — А ты ведь мне поможешь? Спасибо.

Он двинулся вперед.

— Если в банке спросят, каким образом я узнал о счете, скажу, что мне рассказал Охснер. А он попросту не сможет выдать твое имя. — Руди повернулся к ней и улыбнулся. — Вот тебе и пример того, как тайна банковского вклада в Швейцарии может сыграть нам на руку.

Он повел ее по узкой дорожке, которая пролегала за рестораном и выходила на Банхофштрассе.

— Интересно, сколько же сейчас денег на этом счету? Хотя, должен признаться, я помню те длинные списки депозитных счетов, опубликованные в прессе. Еще в девяностых годах. К сожалению, Охснер прав. На большинстве лежало лишь по паре тысяч долларов. Сто тысяч максимум. — Он легонько сжал ей руку. — Но думаю, что, если этими денежками распоряжались с умом, сейчас их должно быть гораздо больше. Может быть, даже целый миллион!

— Что ж, вам осталось только пойти в банк и спросить о деньгах. — Алекс указала пальцем на главный вход в цюрихский банк «Гельвеция», через дорогу. — Это здесь.

Два каменных купидона, голеньких младенца из потемневшего от времени гранита, охраняли вход.

— К сожалению, мой вход, служебный, с той стороны здания. — Алекс протянула Руди руку на прощание.

— Можешь себе представить: все деньги там, внутри? — Глаза Руди округлились. — Только и ждут, когда я приду и заявлю на них права.

— Но это ведь на самом деле не ваши деньги, не так ли?

— Ну, по крайней мере, процент за управление мой. Разве не так объяснил Охснер? Пять процентов от суммы принадлежали отцу, а значит, сейчас они мои. — Руди кивнул. — А пять процентов от миллиона — это…

— Пятьдесят тысяч долларов.

— Ого! — Руди схватил протянутую руку Алекс. — А что ты скажешь, если мы их разделим? Я дам тебе половину?