Роберт Бирн - Небоскреб

— Эта брошюра рассчитана не на десяток прохожих, которых я встречу на улице. Она рассчитана на людей, очень хорошо знакомых с терминологией управления.

— Ладно.

Фабер вычеркнул слово «катастроф» и надписал сверху «аварий», так сильно нажимая на карандаш, что тот сломался. Он вытащил из кармана Селигмэна другой и полюбопытствовал, не желает ли шеф поменять еще что-нибудь.

— В случае с этим «Южным орлом» ты пишешь, что утонули 74 человека, а в случае с краном ты намекаешь, что на людей обрушились куски гранита, но в остальных пунктах ты не указываешь причины смертей. Зачем вообще указывать эти причины?

Фабер написал: «Никаких пылких выражений». Селигмэн продолжал:

— Стоит ли вообще упоминать об убитых и раненых? Работа, которую мы выполняли по этим проектам, никак не связана с наличием или отсутствием пострадавших. Мы инженеры, а не медицинские эксперты.

— Да что же это, черт подери, тебя разбирает, Эмиль?! Я составил список пострадавших, поскольку это показывает, что, когда дела плохи и многое поставлено на карту, адвокаты, владельцы и архитекторы обращаются к нам. Когда речь идет о гибели людей, требуются самые лучшие специалисты-эксперты, которых вы только можете раздобыть. Я полагаю, что важно оставить все эти факты как есть. — Фабер отбросил карандаш в сторону и сел. — Я знаю, в чем все дело. Тебе вообще не нравится эта идея с брошюрой, ведь так, да? Так почему бы прямо не сказать мне об этом, чтобы я не тратил времени попусту?

Селигмэн тяжело вздохнул и потер глаза кончиками пальцев.

— Я знаю, что брошюре, которой мы пользуемся, уже пять лет, — сказал он усталым голосом. — Ты был прав, сказав, что она не отражает нынешнего положения нашей компании. Я знаю, что нам нужна новая. Но этот акцент на анализе несчастий… ну, это не то, что я имел в виду, когда учреждал нашу компанию.

— Но отсюда же и идет весь рост. Новые материалы, новые теории проектирования, стремление снизить расценки, падение квалификации рабочих, инспекторов, уровня стандартов… Это сулит все новые и новые аварии.

— Может быть, и так, только…

— И все больше людей готовы начать судебные тяжбы еще и потому, что в этом замешаны деньги. Присяжные разбрасывают страховые деньги, как конфетти. Черт подери, Эмиль, посмотри на список работ, в которые мы вовлечены. Если сейчас сделать еще одно усилие, мы сможем стать наиболее влиятельной фирмой в этой области.

— Ты хочешь выставить нас на всеобщее обозрение? Наиболее влиятельная фирма в области экспертизы катастроф… Мы что же, этого хотим?

— А почему бы и нет? Разве много инженерно-строительных фирм, способных сделать первоклассную аналитическую экспертизу и знающих закон об ответственности? Перед нами открывается великолепная возможность. Вместо того чтобы перекладывать основную часть лабораторной работы на специалистов извне, нам бы надо приобрести парочку электронных микроскопов и кое-какое мощное испытательное оборудование.

— Все эти акценты выглядят довольно неприглядно. Для меня строительное дело все еще означает проектирование, а не копание в авариях.

— Я и не говорил, что мы должны отказаться от проектирования. Нам следует вмешиваться в чужие дела лишь в той степени, какая позволила бы нашей компании не отстать от жизни. Я сказал только, что мы должны переместить свои интересы в ту часть бизнеса, которая представляется наиболее жизненной.

— Ты хочешь сказать «наиболее смертельной».

— О Господи! — воcкликнул Фабер, раздраженно стукнув руками по столу.

Селигмэн повернулся к окну и уставился на горы.

— Я вынужден согласиться, — сказал он, — что исследовательские работы движутся быстрее, чем работы по проектированию. Сегодня днем позвонил какой-то адвокат из Нью-Йорка по имени Лузетти. Он хочет, чтобы Митчелл взглянул на окна в здании Залияна. И ни словом не обмолвился об оплате.

— А разве он не занимается железнодорожным мостом?

— Да, вместе с Эрхартом и Сэлливаном. Я обещал, что Митчелл займется этим делом.

— В Нью-Йорке Митч смог бы сделать нам кое-какую рекламу. По меньшей мере, показать фильм о наших проектах тамошним гражданским инженерам. Может быть, я смогу устроить ему интервью на телевидении. — Фабер поколебался, а потом добавил: — Митч — это еще одна причина, по которой нам следует выпустить новую брошюру, Эмиль. Может быть, даже изменив название компании. Надо затянуть его в это поглубже. Как долго он намерен пускать на ветер такие большие гонорары? Ему следовало подумать и о себе.

— Любое дело, над которым надо серьезно поломать голову, делает его счастливым. Похоже, деньги не играют важной роли в его жизни.

— Не торопись с выводами.

— Я уже не способен на подобного рода заблуждения, — сказал Селигмэн, смиренно посмотрев на Фабера. — За последние несколько лет я повидал так много аварий, что уже никогда не смогу быть в чем-либо уверен наверняка.

За несколько минут до полуночи забрызганный грязью фургончик с номерными знаками штата Колорадо вырулил на стоянку мотеля в Рэйтоне, штат Нью-Мексико, и припарковался недалеко от единственного освещенного места. Водитель на мгновение опустил голову на руки и негромко чертыхнулся. Это был мужчина с загорелым, слегка обветренным лицом. Небольшие шрамы в форме полумесяца на носу и щеках свидетельствовали о том, что когда-то он был настолько глуп, что занялся лесосплавом по чистой воде. Его черные, чуть тронутые сединой волосы были потными и растрепанными. На сиденье рядом с ним лежали кое-какие атрибуты его профессии, которые он рассовывал по разным карманам куртки: увеличительное стекло, небольшой складной телескоп, шестидюймовый глубиномер, складная измерительная линейка, рулетка, электронный кронциркуль, карманный нож, отвертка и крохотный фотоаппарат «Минокс».

— Брайан! — в удивлении воскликнул Карл Эрхарт, когда он возник на пороге комнаты, которую они с Тимоном Сэлливаном снимали в мотеле. — Чем ты занимался, черт побери? У тебя такой вид, будто ты работаешь в пекарне.

Мужчины сидели в креслах, придвинутых к кровати, на которой были расстелены строительные чертежи. Брайан Митчелл оглядел себя. Его штормовка, вельветовые брюки и ботинки были покрыты каким-то белым порошком.

— Цементная пыль, — сказал он. — Я был на растворной фабрике.

— До полуночи?!

— Ну, не совсем. До полуночи я пил пиво в самом грязном баре, который когда-либо видел. Там обычно околачиваются местные водители грузовиков. Я не переставал спрашивать себя: «Что я здесь делаю?» Я ненавижу бары, ненавижу грязь. Я даже не слишком страдаю без пива. Я торчал там в надежде, что эти водители грузовиков в конце концов расскажут мне что-нибудь интересное, и они таки рассказали. Но, Бог мой, чего это стоило моему желудку и моей голове! — Он рухнул на одну из пустых кроватей и прикрыл глаза тыльной стороной ладони. — У меня голова кругом идет. Я чувствовал, что буду страдать от похмелья, и получил свое.